В подвалах с высокими сводами расположились, с одной стороны: большая кухня, склад, прачечная, гладильня, котел центрального отопления. С другой: гардероб, раздевалка и выложенные глазурью и терракотой ванные комнаты с проточной водой, ваннами и душами. Экономка, сторож и кухарка жили в отдельном домике у ворот. Панна Стефа занимала комнату на третьем этаже, возле спальни девочек. Для пана Доктора была выделена комнатка на чердаке. Оба вышли встречать детей.
Вот и новый дом, вымечтанный – из сказки.
А во дворе нового дома кирпичи, балки, бочки. А внутри дома известь, доски, стружки – стук молотков и скрежет пилы. В подвале, при свече, стоящей в стакане с песком, дети ужинают – в незастекленные окна дует ветер. Вот уже Бротман получил по затылку за то, что вылил капустный суп в раковину и засорил трубу; уже Лейбусю влетело за то, что открутил кран, пол залил – отобрали у мальчиков палки и дубинки – роскошные памятные трости из Лапигроша. <…>
И начался ужасный год, какого не было со времен потопа{140}.
Новоприбывших не впечатлили великолепие больших залов и блага цивилизации. Их не смутили ни ослепительная чистота постелей, ни блестящие паркеты, плитка, теплая вода в кранах. Напротив. Все это будило в них агрессию, злобу, нередко вандализм. Они не слушали распоряжений. Не соблюдали расписания. Пачкали. Ломали. Топтали. На вопрос «Кто это сделал?» отвечали: «Не знаем». Годы спустя Корчак признавался, что иногда у него на глаза набегали слезы и срывался голос, когда он тщетно уговаривал непокорную ораву, просил, объяснял, кричал, угрожал. Бесполезно. Но в его записях о том периоде нет ни тени морализаторского тона. С нежностью и теплой насмешкой он описывает тогдашний хаос и его героев. Благодаря этим образам, очерченным ясно, будто в свете фотовспышки, та исчезнувшая жизнь длится и поныне, и мы видим их бесконечные трагикомические перипетии.
Как тогда неумело полировали полы: один ложился животом на тряпку, а двое тянули его за ноги. А как Фалка щелочью двери поскреб, вся краска сошла. Как разбили миску, – вылили рыбий жир, испортили телефон, опустили заслонку дымохода, и весь дом потонул в копоти и дыме.
Как живой встает перед глазами Барщ, который рвал ботинки как никто другой. Брылек, который умел ходить на руках. Рузка Крулицкая, которая не любила штопать чулки. Мимеле, что стояла в углу. Маленькая Файга, которая напрасно искала работу в магазине с сардельками.
Издали доносятся рассерженные голоса:
