– Отдай, это наша щетка.
– Отдай, это наша.
– Врешь, тут пятнышко, это наша щетка.
– Смотри, брехун: видишь, тут полоска, значит – наша.
И борются – и дерутся – по затылку, по спине, вопли, слезы, крики о помощи.
– Панна Стефа, мальчики.
– Пан, девочки… <…>
Один глупый телефон на весь дом, и то в канцелярии; пойдешь к телефону – получишь по лапам. Лифт вообще не для людей, только для посуды из кухни; хочешь немножко покататься – опять получаешь по лапам. Электрические лампы красивые, что правда, то правда… и смешно: чуть нажмешь, а она уже загорелась, но как только попробуешь нажать – тебя уже дерут за уши. <…>
Летали щетки, пропадали ключи, спутывались тряпки.
Каждый из них только раз что-то убрал или сделал – и ему уже наскучило.
– Я плохо убрала, не умею, не буду больше убирать.
– Мне не нравится мое шитье, очень надо, не хочу больше шить.
Один помыл двери, другой пришел с пастой, дверные ручки начистил так, что они заблестели как золото, а двери намазал дегтем. Пришел третий окна протирать, дверные ручки запачкал. Снова драка.
– Не хочу быть дежурной по ручкам.
– Пусть она и моет теперь, раз запачкала. <…>
Неудивительно, что Дорка грустно качала головой, предвещая плохой конец:
– Не будет в этом доме порядка.
А Маля, которая отличается тем, что всегда влазит туда, где легче всего получить на орехи, заламывала руки:
– О, лучше умереть, чем жить в таком доме{141}.
Едва восстановили хоть какой-то порядок, как приехали пятьдесят новичков, которые до того жили в примитивнейших условиях еврейских трущоб. Воспитатели думали, что те найдут себе союзников среди детей с Францишканской, которые уже влились в царивший в доме режим, освоились с требованиями порядка и гигиены, привязались к панне Стефе. Но на тех, кто был готов сотрудничать, насели хулиганы, и ребята быстро покорились. Бунт и гнев возникли из-за изумления перед непривычной ситуацией. Собственный стакан? Собственное полотенце? Собственный шкафчик? Купание? Они впервые в жизни увидели уборную со сливом воды. Не знали, как этим пользоваться. Стеснялись спросить. Девочка, увидев свою кровать, расплакалась: «Как это? Я всегда тут буду спать одна?»
Прежде чем приступить к своим педагогическим экспериментам, Корчак учился терпению. Знакомился со «скучными и мрачными тайнами интерната <…>, спален, комнаты отдыха, столовой, двора и клозета»{142}. Участвовал в повседневной жизни воспитанников, выслушивал признания, утешал, взвешивал, измерял, стриг волосы и ногти, осматривал порезы, наблюдал, делал выводы, записывал.
