Писателю удался его замысел – показать, что мальчики в обеих повестях, за исключением языка и религии, да иногда одежды, ничем друг от друга не отличаются. Есть среди них и сорванцы, и дурни, хитрецы и простаки, веселые, грустные, запуганные, храбрые, славные, занудные. Они так же играют, злятся и смешат других, мужественно справляются с тяжким своим житьем и точно так же тревожатся, что дома беда: часто неделю напролет приходится есть один сухой хлеб с чаем, отец лежит в больнице, а когда умер младший братик, его не на что было похоронить.
И все же – хотя объективно повести одинаково трогательны – первая из них, о еврейских детях, сегодня читается с болью в сердце. Судьба распорядилась так, что за пару километров от Михалувки, за Малкиней, в деревне Треблинка, во время Второй мировой войны немцы построили концлагерь. В августе 1942 года с того самого вокзала, той самой дорогой, что и за тридцать пять лет до того, Доктор вместе с очередным поколением воспитанников отправился в свое последнее путешествие.
Поэтому каждое предложение «Мосек…» вызывает ассоциации, от которых невозможно отделаться. Это разделение на пары на вокзале, посадка в поезд, беспокойство: куда едем? И вера, что ничего не случится, ведь «пан» едет вместе с нами. Эти печаль и страх, спрятанные под мальчишеским озорством. А Корчак? Как будто он, дописывая последнюю главу, предчувствовал то, что случится:
В тот последний вечер, на последнем закате, родилась последняя сказка лагеря – странная и неоконченная.
– А может, не возвращаться в Варшаву? Может, стать в пары, взять флажки, запеть марш и отправиться в путь?
– Куда?
– К солнцу.
Долго придется идти. Но что с того? – Спать будем в поле, на жизнь заработаем. – В одной деревне Гешель поиграет на скрипке, нам дадут молока. В другой Ойзер расскажет стихи или Арон – интересную сказку, и нам дадут хлеба. Где-нибудь опять споем или работать в поле поможем…
Для хромого Вайнрауха сделаем тележку из досок и, когда устанет, будем его везти.
Будем идти долго-долго – идти, идти, идти…{134}
15
Белый дом в серой Варшаве
Я предал больного ребенка, медицину и больницу. – Мне вскружила голову ложная амбиция: врач и скульптор детской души. Души. Ни больше ни меньше. (Эх, старый дурень, испоганил свою жизнь и дело. Заслужил ты свое наказание.)
Януш Корчак. «Дневник», гетто, май 1942 года
Когда с высоты сегодняшнего дня мы смотрим на чужую завершенную биографию, события, как в немом кино, бегут в ускоренном темпе и складываются в ясное повествование. Кажется, будто это судьба пролагала путь, которым шел герой. Становятся очевидны все повороты и случайности, которые определили жизненный выбор. А ведь все могло сложиться иначе.
