Ночь провели в шалаше Филарета, куда собрались все взрослые люди стойбища Хуто-Дату. Разговоров было много. До самого рассвета не гас очаг. Пили чай с соленой кетой, курили. У всех было радостное настроение. Верили, что город непременно придет на помощь орочам.
— Конечно, — крикнул Пунадинка, когда присутствующие заспорили, — Ленин самый великий капитан есть. Всем бедным людям много счастья дает он.
— Айя ну-ли! Очень хорошо! — ответили орочи.
Перед тем как двинуться дальше в путь, Тихон Акунка с тревогой вспомнил, что бумага, на которой записан адрес Арсеньева, лежит у него в кармане, а ее следовало бы спрятать для большей сохранности в какой- либо кожаный мешочек. Предложение показалось всем очень дельным, и Пунадинка тут же распорядился, чтобы такой мешочек сшили из толстой кабаньей кожи. Он взял у Тихона бумагу, долго вертел ее в руках, разглядывал на свет, то поднося близко к глазам, то относя на длину вытянутых рук, и, хитро подмигнув Тихону, отдал обратно.
— Беречь надо! — сказал он с таким видом, будто прочел и оценил всю серьезность слов, написанных на бумаге.
...Тропа вела в глубь тайги. Двигались друг за другом, не торопясь, спокойным шагом, слегка горбясь под тяжестью туго набитых мешков.
У Александра Лазаревича Намунки, который шел впереди, к поясу были привязаны два топорика — один поменьше, другой побольше, — и пила, завернутая в кусок старой материи. Под ногами хрустел сухой валежник. Местами тропа была завалена буреломом, но орочи не перелезали через завалы, а обходили их, сберегая силы.
Утро выдалось спокойное, светлое. Изредка по небу проплывали обрывки белых облаков. Ветер гнал их на юг, но там, где горный хребет преграждал им путь, облака скапливались и сползали по склонам гор вниз, расплываясь по лесу, наполовину скрывая деревья, которые казались от этого повисшими в воздухе. В тайге стояла утренняя тихая свежесть. Там, где особенно густо сплелись заросли и куда почти не проникало солнце, было так много росы, что образованные ею зеленовато-мутные лужи захлестывали ичиги. Нужно было выбирать наиболее сухие места, и на это уходило много времени. Орочи повернули резко на запад, в сторону сопок, неясные очертания которых вырисовывались вдали.
За три часа путники не промолвили ни слова. Шли и курили трубки, на ходу набивая их и не давая им остывать. Каждый был погружен в свои думы.
Выйдя к маленькой речке, которая почти бесшумно петляла в зарослях, орочи впервые заговорили. Они принялись спорить, куда течет речка и откуда она берет свое начало, ибо никакая речка зря не течет. И человеку в тайге следует держаться поближе к речкам, которые всегда приводят к большой реке. В данном случае надо было итти навстречу течению этой речки, а где ее исток — неизвестно, и куда она приведет — тоже неизвестно. Не пошли по речке.
