Долгая навигация | страница 34



— Кроха, а как ты привидение поймал?

Кроха засопел и промолчал.

Кубрик — в полосах синего света — уже спал. К середине ночи станет душно, потянутся из углов бормотание, храп, сонная ругань, — покуда не погонит вентиляция вниз холодный, пахнущий морем воздух.

Негромко распили остывший, оставленный им на баках чай, уложили, позевывая, робу. Если даровано человеку счастье, так вот оно: забраться после мытья в родную койку, вытянуться нагишом в прохладных свежих простынях — и отчалить тихо в царство снов. Засыпая, Шурка успел подумать, что на корабле хорошие сны — штука неудобная. После них весь день идет косо и невпопад.

Ночь спали отвратительно.

Снились весла, боцман и зеленая ракета в быстром пасмурном небе.

14. Легенда о корабельных привидениях

История с привидениями приключилась в феврале, когда стояли самые жесткие морозы.

С началом зимы большинство кораблей уходило из бухты — подальше от льда и бездействия. Уходили на чистую воду, в поход, или в док. К Новому году в бухте вставал лед. Кромка льда с каждой ночью уходила в море все дальше. Становились на прикол ледокольные буксиры. Падали черные от морского ветра вымпела, и в финчасти отщелкивали прочь морскую надбавку. На кораблях начинался стук топоров. Обшивали шкафуты досками, утепляли опилками шахты, возводили над люками дощатые тамбуры. На стенке прокладывали магистраль паропровода, корабли подсоединялись к ней, жадно хватая каждый глоток тепла. По утрам, в темноте, приборщики сметали с мостиков снег. Палубу отдирали ото льда, драили соляром. Под робой начинали носить фланельки. Курение на заколоченном досками шкафуте из радости становилось мукой: мундштук папиросы мгновенно леденел, дым с морозной сыростью гвоздем вставал в глотке. Фалы перемерзали и ломались, приводя сигнальщиков в исступление. И пресная вода бежала с берега такая студеная, что, по словам Крохи, мыло не мылилось.

Но все это были мелочи. Обжившись во льду, принимались готовиться к навигации: ремонт, учеба, тренировки. И старпом «полста третьего» Луговской, помимо карусели дневных учений, трогательно любил ночные тревоги, — а значит, любили их и матросы.

Ночи стояли звездные, с хрустом.

Лунища висела в желто-зеленом ореоле. По субботам на крахмальном снегу стенки, в свете прожекторов с вышек, выстраивались увольняемые. Строй насквозь проходили офицеры, проверяли прически, ширину брюк, высоту каблука, расчески, носовые платки, иголки в шапке… проверяли все. Строй редел, таял, неудачники косо шли назад к кораблям. Остальные равнялись, поворачивались направо и с пронзительным скрипом уходили в темноту. В городке выли псы.