— А если жиром намазать? — сказал вдруг Иван.
Каждый из них слышал, что на больших гонках для увеличения хода днища шлюпок натирают жиром. В бухте такого не делали.
— Где столько жиру возьмешь? — серьезно спросил Леха. — Кок не даст.
— Солидолом. У меня этого солидола — весь корабль вымазать.
И почувствовали, как разминается под пальцами жирная коричневая масса, раскатывается в бесцветную пленку, и шлюпка в новой скользкой кожице пойдет по волне легко…
— Боцман голову открутит, — угрюмо сказал Кроха.
Да, за такого туза в рукаве боцман головы поотворачивает. Так что не придется мазать шлюпку. А жаль.
— А может, не узнает? — безнадежно спросил Сеня.
Горько-горько вздохнул Иван.
— Боцман все знает. Пошли мыться…
И они пошли мыться, довольные судьбой, которая в итоге такого долгого, начавшегося еще за час до большой приборки, многотрудного и шершавого дня дарит блаженство раскаленного душа.
А душ Иван закатил — божественный.
Он прогрел отсек голым паром, от которого сразу взмокли и заслезились черные стекла иллюминаторов, потом дал воду и отрегулировал смесительные колонки, как умел только он — старшина трюмных, трюмный волк, король воды и пара. Колонки не фырчали, не плевались, жаркая вода — смесь воды ледяной с паром — шла из широких рожков ровно и туго. «Давай!» И кинулись под острые, пригибающие к кафельной палубе струи… Робы, береты швырнули под ноги: пусть помокнут, помнутся. Замерли, прислушиваясь к ознобу в спинах…
Корабельное мытье — отрада, священное действо.
Жгучие струи хлещут по темени, плечам, протягивают по спине и бедрам, выбивают всю дурь, усталость, злость. Захлебнуться ласковым, уносящим потоком — и отрешиться от всего… Летом мытье раз в неделю, а в море — и реже, на волне отопительный котел не разведешь. Зимой, когда дармовой пар идет с берега, мойся, если не лень, каждый вечер. Прибавь парку, чтобы полыхнула грудь киноварью, пей взахлеб горячее добро… А когда уже невмоготу — можно браться за стирку.
Робу стирают, не жалея тяжелого, черного мыла, стирают палубными щетками: два раза снаружи, один — изнутри, до стерильности. Потом теми же щетками драят спины. И стирка, и мытье — на износ, дай бог здоровья изобретателю бани и старшине трюмных Ивану Доронину.
…Помывшись, долго остывали в предбанничке. Перекурили. Осторожно прогулялись на полубак, развесили на бельевых леерах майки и робу. Покосились (не шумно ли ходят) на окна командирской каюты, и Иван тихонько засмеялся:
