— Не очень-то мне нужна твоя Рита, — пробормотал я. — Просто узнать, когда Женька вернется.
Какое-то время мы стояли и молча смотрели друг на друга, а потом я заметил, что Максимка мой с большим любопытством глядит на нас снизу вверх и лицо у него хитрое. Я понял, что он сейчас изречет какую-то пакость, — и не ошибся.
— Смотрите не поженитесь, — сказал Максим.
И, заложив руки за спину, с независимым видом пошел к подоконнику.
Это было сурово с его стороны. Я думал, что Тоня тут же опрометью выбежит из комнаты, но вместо этого она, как ни странно, засмеялась. Она смеялась тихим, совершенно женским смехом, и перебирала свою косу, и смотрела мне в лицо, а я не знал, куда деваться. Ну Максим, ну охальник, погоди у меня!
— Ты что это глупости говоришь? — спросил я его.
— Совсем не глупости, — сварливо ответил он, повернувшись к нам спиной. — А то стоят и стоят. Как будто танцевать собираются.
Тут Тоня бросилась к нему и, смеясь, начала его тормошить. Максим сделал вид, что он от нее отбивается — братишка мой был не большим любителем нежностей, — но в конце концов он даже позволил ей поднять себя на руки.
— Пускай идет, — сказал Максим, как будто бы меня тут не было. — А мы с тобой пойдем под эту, как ее, под сопку.
Я понял: таким образом Максим расплачивался со мною за то, что я решил оставить его здесь, у Тони. Он был ужасно ревнивый, мой Макс, и к Ивашкевичам меня особенно ревновал, потому что я ни разу не брал его туда с собою.
— Да не под сопку, глупыш! — смеялась Тоня, целуя его в щеки, а он то ли отворачивался, то ли подставлял одну и другую. — Да не под сопку, а в подсобку, в подсобное помещение.
— А я и говорю «в подсобное помещение», — возразил Максим, он, как и всякий писатель, не любил, когда его поправляли. — Так пойдем?
— Конечно, пойдем!
— А он пускай идет к своим Ивашкевичам.
И я пошел навстречу, так сказать, приключениям.
У Ивашкевичей не было своего двора: точнее, двор имелся, но это было тесное, совершенно глухое пространство, заставленное мусорными ящиками и наполовину засыпанное кучей каменного угля. В таком, с позволения сказать, дворе не то что гулять — шагу ступить было негде. Да еще какой-то деятель разместил там свой железный гараж, оказавшийся, по-видимому, ненужным, потому что висячий замок на гараже приржавел к воротам. Туда, в этот двор, по черной лестнице выходила с мусорным ведром только домработница Ивашкевичей Шура. Другие жильцы этого дома поступали проще: они выбрасывали мусор прямо через кухонное окно.
