— Ты… выходила?
Хлоя обернулась.
— Конечно, — сказала она, — я же не узница, как ты. Но это так трогательно… что ты не хочешь расставаться со мной ни на минуту. И кстати… — она подергала за свитер, — у тебя очень удобная одежда. Донашиваю, как за старшей сестрой, не выбрасывать же, а ты теперь в обновках… — Хлоя скрестила лодыжки и наклонилась вперед. — Прямо зависть берет. Сидит на тебе, как влитая, и открывает ноги. У тебя длинные ноги, Лот. Мальчикам нравится. Такими можно гордиться.
Лотти опустила взгляд: на ней была смирительная рубашка. Подол задрался во время сна, и из-под него торчали худые ляжки. Двухметровые рукава были связаны в тугой узел за спиной, на ключицы давила странная тяжесть. Лотти задергалась, пытаясь освободиться. Что-то зазвякало и загрохотало: пришла в движение огромная цепь, лежавшая на каменном полу. Цепь тянулась к узнице и крепилась к ее ошейнику сзади. Внутри у Лотти все вскипело. Она захрипела и выкатила глаза.
— Ты… ты… уб… убью…
— Так, — Хлоя погрозила ей пальцем, — давай обойдемся без истерик. Подумай о других. У тебя будет припадок, и кому потом убирать? Ты очень нестабильна, Лот. Иногда ты меня пугаешь.
Скрежеща зубами, Лотти с ненавистью глядела на нее.
— Ладно, — сжалилась Хлоя, — продолжим позже. Я дам тебе поспать еще немного… а то ты слишком возбудилась. — Она взяла со стола миску, налила туда воду из бутылки, поставила на пол и ногой подтолкнула к Лотти. — Может, у тебя пересохло в горле? Пей.
Узница не шевельнулась.
— Пей, — повторила Хлоя, — сколько сможешь. Хочешь ты или нет, мне надо вывести из твоего организма остатки лекарств.
За окном барабанил дождь. Райс вновь лежал в больнице, а она сидела у его постели. Не зря ведь говорят, что история идет кругами… Хетт отдала бы многое, чтобы вырваться из этой бесконечной петли.
На первых порах они оба не ладили с Сидни. Пока Шена была жива, у Хетт и мысли не возникало, чтобы сблизиться с кем-то еще, Райс тоже ни в ком не нуждался и прекрасно справлялся собственными силами. К командиру он поначалу относился с изрядной долей настороженности, но время сгладило острые углы. Вот только Хетт упустила момент, когда это случилось. И хоть на нем все заживало, как на собаке, а врачи сказали, что на лице не должно остаться никаких следов, готесса никак не могла взять в толк, откуда берет корни его фанатичная преданность, его готовность жертвовать собой. Это порождало целый ворох новых подозрений и выводило ее из себя.
