В лабиринтах вечности | страница 66




VIII
В 8 день месяца жатвы 27 года, при царе Верхнего и Нижнего Египта Усер-Маат-Ра, Сотеп-эн-Ра, сыне Ра, Рамсесе Мериамоне, одаренному жизнью навеки веков.

В сером, изорванном в клочья, хитоне, она стояла босая, и не сводила пристального взгляда со своего палача — Мернептаха. Неферкемет смотрела на него, не мигая, не отводя взгляда. Видела в нём сразу двоих: и Осириса и Сета, — извечное добро и зло, — старший брат, который, возможно, любил её, и того, кто ненавидел и желал для нее смерти. Она знала — будь в его власти — Мернептах разорвал бы её на части, вырвал и изжарил на раскаленных углях ее сердце. Но в тоже время было бы достаточно одной её ласковой улыбки — и он упал бы к её ногам, и как последний раб, молил бы об одном — целовать её сандалии; и как ничтожный пес лизал бы ей руки.

«Нет! Нет! Не видать ему от меня милости…, не видать улыбки! Странно, я никогда раньше не смотрела на него, а ведь он больше похож на гиену, чем на пса, — думала она, впервые в жизни разглядывая брата — какие у него маленькие, злые глаза! Почему я никогда не замечала этого?»


В маленьких глазках Мернептаха и в том, как подергивались и раздувались его крупные ноздри, так явно читалась страсть, что её передернуло от омерзения к нему.

«Он не отпустил бы меня до тех пор, пока не утолил бы свою животную похоть, — она содрогнулась только от одной этой мысли. — Но в тоже время в нем столько ненависти ко мне и злобы, что этого яду хватило бы на все наемное войско в день битвы! Что же ты так ненавидишь меня, милый братец?»

Она смотрела…, а Мернептах не выдержал — отвел в сторону взгляд, его губы дрогнули.

«О, да ты боишься меня! — Неферкемет скептически улыбнулась. — Ты боишься меня! Брат, ты меня боишься!»

И она, чуть приподняв подбородок, окатила его таким презрительным взглядом, что ему показалось — это он обречен на вечные скитания, а не она.

«Ничего, ничего, — парировал он ее взгляд, — сейчас ты дрогнешь и посмотришь на меня иначе, как только поймешь какую «красивую вечную жизнь» я приготовил для тебя! О, как бы я хотел видеть твои глаза, когда спадет с тебя спесь, гнусная девчонка, когда ты будешь молить о пощаде! А ты будешь кричать, и молить меня! Будешь…!»

Он подбадривал себя и торопил, торопил время, чтобы быстрей все это закончилось. И ждал! Ждал, когда же она взмолиться? В то же время он боялся, что сам не выдержит — бросится к её ногам и станет молить о любви, самой малой, самой ничтожной, как к псу, но все же любви.