Марина Влади всегда в превосходной степени говорила о своем «Володье»: «Он было очень-очень нежный. С ним было так легко жить. Когда он не пил, конечно. Когда был в своем нормальном состоянии, он был мягким, добродушным, тактичным и очень щедрым. Он был работяга. Работал днем и ночью. В этом смысле он был очень сильным, но не был «твердым»[196]. Ее слова словно бы аукались с поэтическими признаниями мужа: «Я не был тверд, но не был мягкотел…»
На «девятинах» умершего друга (Москва, Малая Грузинская, 28, 02.08.1980) кинорежиссер Александр Наумович Митта говорил: «Она спасала его от многих сложностей жизни. Но это не то, что она… размахивая крыльями, порхала, как ангел, над семьей… Приезжает из Парижа молодая женщина, с двумя детьми под мышкой, один все время где-то что-то отвинчивает, второй носится, как кусок ртути… И Марина, спокойная, невозмутимая, сидит в этом будущем маленьком мире. Появляется Володя со своими проблемами и неприятностями. Она и этого успокаивает. А у нее свои заботы: она — актриса, талантливая, в расцвете, пользующаяся спросом, продюсеры отказываются с ней работать. Они отыскивают сложные контракты, а Марина отказывается… Она мотается из Москвы в Париж, из Парижа в Москву по первому намеку, что у Володи что-то не так, бросает все, детей под мышку — и сюда… Надо было сделать так, чтобы все эти сложности таились только в ней, чтобы они никому не были заметны, чтобы для Володи было лишь успокоение, только окружить его заботой… Володя был для нее главным, и мы все очень обязаны ее самоотверженности, ее доброте, ее мужеству…»
С Миттой был солидарен Михаил Жванецкий: «Насчет Володи Высоцкого знаю одно: почти все в бытовом отношении добивалась для него Марина Влади. Она и квартиру в Москве выхлопотала, и в Париже через мэра пробилась к Брежневу, встретилась с ним и выбила-таки визу для Володи на свободный въезд-выезд. Это все Марина! Ей тоже нужно памятник ставить!»[197]
Марина очень мягко и сдержанно говорила о сути отношений с мужем, вернее, о своей тактике в супружеской жизни: «…не было случая, чтобы ему нужно было говорить мне делать что-то так, а не этак. Я старалась предугадать, опередить его. У меня характер все-таки попроще и чисто по-женски более пластичный. К тому же у него в голове было больше, чем у меня, так что прислушаться к его мнению было не зазорно… Он был больше, чем просто муж…»[198]
«Я его очень любила. И я думаю, любовь помогает в жизни, конечно. Мы общались не только как муж и жена, мы общались как люди, как актеры. И, я думаю, что, конечно, ему помогала. Не писать, конечно, — это не моя сфера. Но иметь хорошую жизнь (ну, по моим возможностям), чтобы он мог работать спокойно…»
