Григорий даже не понял, к нему ли относятся эти слова. Так налетели селяне на пестерьки, что председателю пришлось отступить от короба. Григорий через головы мальцов достал одну пестерюшку и протянул голове:
— Последняя.
— Будет первой, — весело, с мальчишеским вызовом сказал Макар Блин и так пошел по малинному рядку, что старушки из садовой бригады рты от удивления пораскрывали. Пестерек прицепил на ремень, ягоду брал двумя руками, сноровисто и мягко — малина ведь не должна ложиться мятой, сок из нее пойдет тогда.
Не прошло и получаса, как наполнилась корзина председателя. Да какой ягодой — чистой, спелой, ягодка к ягодке. Первым поставил Макар Дмитриевич кузовок на устроенную в тенек телегу. Полюбовался, позволил себе спробовать несколько ягод, прищелкнул языком — хор-р-роша! — покурил, снова обошел телегу, словно шофер, проверяя машину, постучал деревянным протезом по ободьям колес, осмотрел тяжи, оглобельные завертки. Еще раз засмолил «козью ножку». Начал думать, как же дальше быть с малиной. Киоск колхозный в райцентре в полном порядке — сам вчера проверил. Ключ от него в кармане. Только ставень деревянный открой да весы поставь. И кульки успевай крутить. Место людное — самый центр села. Но кого же нарядить в продавцы? Раньше частенько просил Марь-Васишну. Есть у нее склонность к торговым делам. Все равно со своим товаром таскается на лотки, пускай попутно и колхозное продает. И трудодни начислял. Не отрывать же колхозника на киоск в летнюю пору. И не каждый согласится — с деньгами управляться тоже надо сноровку иметь. А у Марь-Васишны этой сноровки хоть отбавляй. Такую цену завернет за кружку варенца, что хоть стой, хоть падай, хоть карманы подчистую выгребай. Скорей домой унесет, чем копейку сбавит. Правда, на колхозную снедь, забрасываемую в киоск, цены устанавливало правление, и Сиренчиковой ничего не оставалось делать, как соблюдать их. Колхозным товаром Марь-Васишна торговала исправно. Ни в чем таком замечена не была. Выручку, всю до копейки, приносила в кассу. Тут председатель к ней претензий не имел. Да и ревизионная колхозная комиссия ни разу не обнаружила нарушения. Но вот поди ж ты — провели селяне над Сиренчиковой «суд памяти», и словно в воздухе повис человек. Народ с ней не здоровается. Во вред никто ничего не делает ни дому, ни семье, но будто отчужденный стоит сиренчиковский крестовик посередь деревни, высокомерно-крепкий, насмешливый, но одинокий. Даже денег просить взаймы сейчас не заходят. До «суда памяти» еще как-то мирился Макар Блин с назначением Марь-Васишны в продавщицы: каждый знает, как нужны в летнюю да осеннюю страдную пору рабочие руки. А ее все равно на другое дело и пряником не заманишь. Мирился скрепя сердце. Но «суд памяти» поставил точку. «В работе колхозной я вам, Марья Васильевна, не отказываю, милости прошу, — заявил председатель, — но в продавцы не наряжу, обижайтесь, не обижайтесь. Киоск наш в райцентре я рассматриваю не как торговое предприятие, вернее — не только как торговый пункт реализации продуктов сада и огорода, а как… постпредство нашего колхоза. Колхоза «Страна Советов»!»
