Удивительным был этот вечер: луна выкатилась ранняя, красная, распаренная, будто после хорошей бани. Солнце не зашло, а как-то неловко упало за дальние дубравы, словно предоставляя луне право проследить за последними рядками, распахиваемыми ребятней. На крайнем загоне ребята смешались — охота каждому было окончить поле. И распахивали всеми восемью парами, не соблюдая очередности. Так было задумано — кому достается последнее междурядье, тому и повезло. Тому и начинать распашку на второй ряд, после нового дождика. А это уже многое означало — председатель Макар Блин с этим человеком здоровался «по ручке». Поздороваться мальцу за ручку с самим председателем — не хухры-мухры. И с большаками он не со всеми так ведет себя, держит «дистанцию», как сам учено выражается. Деревня имеет свои неписаные законы поведения главы колхоза: крут в характере, но справедлив — примет; любишь повеселиться, но знаешь меру — примет; скуп в копейке, но в трудный час придешь на помощь — примет!
Макар Блин в Черемховке по всем статьям «был чист»: жена умерла своей смертью, за новыми судьбами не гнался, жил-холостовал, но дом держал в чистоте и на работу не появлялся в неглаженой рубашке, а потому и даже среди мальцов у него был большой авторитет. Конечно, этот авторитет во многом зависел от большаков — застольные домашние беседы не утаишь. Но мальцы сами себе составляли «реестр» — это тоже слова Макара Дмитрича — на председателя. Поздороваться за ручку с головой колхоза — выше чести в Черемховке не было. Потому и последняя борозда разыгрывалась вслепую, на счастье — кому повезет. И как в сиреневом цветке трудно отыскать свое счастье — зорьку с пятью лепестками, — так и эта последняя борозда была загадкой — кто опередит. Впрочем, можно было и придержать своего «верхака», коль мог при лунном свете высчитать количество рядков и приходящихся на них распашников. Но такое вряд ли было возможно, и ребята старались вовсю, каждый ожидал последней счастливой борозды.
А далась она, эта борозда, Витьке Черемухе и Боре Сиренчикову. Далась просто, без подгада. Борозд за восемь до конца разошлись сошники, Боря начал их закреплять. А когда закрепил — тут и самая последняя строчка. Заезжай — не хочу: словно ждала она их, ровнющая, прямая, как стрела, и с такими крупными гнездовьями, что диву даешься — будто ее кто поливал теплой речной водичкой. Словно не полевая борозда, а огородная грядка — так четко, по-солдатски вытянулись на ней гнездышки. Вести «верхака», то есть сидеть на вершне, была очередь Бори. Но он попросил: «Витек, дай мне пройтись последышком, а? Витек, ну что тебе стоит?!» Витька подумал и уступил, хотя самому не меньше, чем Боре, хотелось поздороваться с председателем «по ручке». Борис не очень-то ловко шел по школьным классам, порой сидел по два года в одном и, «упорев», как говорят в деревне, еще не стал взрослым: большаки с ним не здоровались на улице. А с тем, кому голова пожимал руку, здоровались все, включая старичков и старушек, — таков был деревенский обычай.
