Некоторые березы еще жили. Но это были их последние дни, а может быть, и часы. Постоят, истекая горьковато-кислой пеной, и, не успев распушиться, умрут. Навсегда. Навечно. И не будет больше березовых рассветов — в остальных, ближних к деревне колках только мрачные осинники да дегтярно-черные после сброса цвета черемшаники.
Молча стояли ребята посреди приговоренного к смерти березняка. Не поднималась рука, чтобы начать собирать текший еще кое-где мутноватый сок, не было сил и уйти. Шутка ли — так сжились, почти сроднились с этим колочком. Без защитной березовой стены в лютую зауральскую зиму не устоит и смородина. Помнет-повалит ее снежными буранами. А в бесснежье и того хуже — начисто вымерзнет.
Словно предчувствуя скорую гибель Смородинного колка, с радостным карканьем кружило воронье. Из-за близости к деревне воронье не селилось здесь, а потому, наверное, и ненавидело этот всегда солнечный, с улыбкой, не затухающей даже зимой, лесок.
— Начнем, — тихо сказал Витька.
Перед тем как приступить к «лечению» берез, ребята совершили маленький обряд: каждый из них, встав лицом к солнцу, сплюнул через левое плечо и скороговоркой прочастил: «Не моя зараза, не папина, не мамина…» Под заразой подразумевался человек, совершивший порубку в Смородинном колке.
Сняв ватные фуфайки, ребята спустились к ручью, мягко ворковавшему талой водой, отыскали вход в небольшую, в рост Дони, пещерку. В войну, когда не было в продаже извести, черемховцы приходили сюда за белой глиной. Война войной, а людских обычаев никто не отменял: к весеннему теплу белили стены своего дома. И печку белили. И дымовую трубу. И хоть не такой получалась белизна, как при известке, но все же свежесть и чистота.
Доня копала глину, а Витька с Шуриком разводили ее талой водой и раствором замазывали глубокие сечины на стволах берез, хоть и знали — немногим это поможет: слишком сильны раны и много крови потеряли деревья. Редкий отростель-крепыш выстоит, а остальные или совсем засохнут, или станут инвалидами.
Трудный выдался день. Пошли в колок, не ведая о его беде-кручине, потому и еды с собой не прихватили, так, на верхосытку, отправились. Верхосытка — это когда сыт с верхом.
К полдневному костру принес Витька сорочьих яиц, напек в углях — да разве это еда после такой работы? Пришлось отправить Шурика в деревню за картошкой.
Замазав рану последней березы, Витька сказал Доне:
— Все, вылазь.
Доня выбралась из пещерки белая-белая, словно только что приехала с мельницы.
