Ранний Самойлов: Дневниковые записи и стихи: 1934 – начало 1950-х | страница 33
Стоит взять хотя бы танец, этот древнейший вид искусства, чтобы убедиться, что в самых своих истоках он связан с мирным трудом, а не с войной. Работа Бюхнера[90] в этом смысле весьма показательна, хотя вообще ее положения лишь формально отрицают природу искусства.
23.04
«Зеленеющий луг не знает стилистических промахов», – говорит Бальзак.
Стендаль написал книгу о любви. Нужно написать книгу о мужестве людей, забывающих себя ради дела. Это мужество лежит в самой природе человеческой; лишь мещане, глубоко испорченные трусостью и корыстью, не верят в него. Это мужество возвещало грядущий социализм задолго до первых утопий.
Идеальное есть конкретное (приписано сверху. – А. Д.) единство общего и частного (единичного) (над строкой: «индивидуального». – А. Д.) и всеобщего, гармония субъективного и объективного. Это касается идеального состояния общества и человека.
Структура художественного образа идеальна.
12.06
Солдаты говорят о литературе.
– Маяковский из-за бабы покончил.
– Грамотный, а дурак. Я бы лучше ее застрелил.
– Пушкин тоже из-за бабы.
– Большой вред от них. У нас в гражданке механик был. Тот спился.
‹…›
Присели, как цыпленки.
(Непристойная песня)[91]
16.06
Вспоминается Павка. Весь угловатый, худощавый. Темные прямые волосы углом свисают над умным лбом; остренький хохолок на затылке, густые черные брови. Он сдвигает их, когда недоволен. Глаза карие, неулыбчивые; не выпуклые и не добродушные, как у большинства близоруких. Он чуть прищуривается, когда разглядывает дальние предметы и когда читает стихи.
Лицо узкое с резкими чертами. Нос с горбинкой, подвижный рот и вокруг него глубокие складочки.
Роста он среднего. Фигура жилистая, костистая, мальчишеская, точно вся в острых углах.
Не могу рассказать день за днем историю нашей дружбы. Мало помню подлинных Павкиных слов. Голос помню. Громкий, резковатый, срывающийся на высоких нотах; всегда спорящий, негодующий, читающий стихи голос. Громкий смех, неожиданный и отрывистый. Любил петь, но слуха был лишен. Музыкален был по-блоковски – изнутри. И когда пел, то казалось странным – так громко, энергично и убежденно пел.
Это все помню. А слова, поступки, разговоры – только отрывками. Потому что жили вместе. Многие его мысли, слова, поступки стали общими, моими, преобразились, сделались другими словами.