Весть об исчезновении Бунина была ужасной, но Лагерквиста встревожило не только это. Он понимал, что под угрозой оказался сам институт Нобелевской премии.
После подобной трагедии Шведской академии нелегко будет восстановить свое доброе имя. Нобелевский комитет обвинят в прискорбной недальновидности и неумении просчитывать свои решения.
– Когда члены академии узнают о случившемся, они будут в шоке, – сказал Лагерквист. – Как и премьер-министр Ханссон. Я уверен, никто и помыслить не мог, что Сталин решится на столь гнусное преступление.
– Что нам делать?
– Это огромная проблема для обеих наших стран. Политического и дипломатического кризиса не избежать. Бедный Бунин! Эти фанатики отправят его на заклание во имя государственных интересов. Вряд ли Альфред Нобель, учредивший премию, мог предположить, что она приведет нас к краю пропасти.
Лагерквист в волнении расхаживал по палате. Ему еще никогда не приходилось попадать в подобное положение. Он почувствовал себя слабым и беспомощным. Писатель выглянул в окно. Расцвеченный огнями город выглядел мирно и безмятежно, не подозревая, какие драматические события его ожидают. Устоит ли правительство Ханссона, когда разразится кризис? Переживет ли Шведская академия чудовищный скандал? Не прекратит ли свое существование Нобелевская премия по литературе?
– Нам надо что-то придумать. Сегодня же. Время не ждет! – воскликнул Лагерквист, внезапно ощутив прилив сил.
– Знаю. А Карл Август не мог бы нам помочь?
– Вам не хуже моего известно, что он в ужасных отношениях с Советами.
– Да, вы правы.
Лагерквист снова сел возле Коллонтай, налил себе шампанского и залпом осушил бокал.
– А как насчет Ханссона?
– Не вижу, чем он может быть полезен, – возразила Коллонтай. – Какие у него основания вмешиваться? Бунин исчез в Грасе, а не в Стокгольме.
– Хорошо, а французское правительство? Бунин находится под его защитой. Министр иностранных дел мог бы выступить с официальным заявлением или хотя бы обнародовать коммюнике, в котором выразил бы свою озабоченность.
– Он не может просто так выдвинуть подобное обвинение. Переданное Жидом письмо Бунина – еще не доказательство того, что похищение организовано Кремлем. Министр может лишь пошипеть в кулуарах. На сбор улик уйдут дни, если не недели. Для Бунина будет уже слишком поздно.
Но Лагерквист не сдавался:
– Если подумать, только вы способны переломить ситуацию.
– Я заперта в этой больничной палате. Я еще не вполне здорова, вы не забыли?
