Все слали Коллонтай цветы, и ее палата напоминала оранжерею. Повсюду стояли вазы с розами всех цветов и оттенков. Мексиканский посол отправил коллеге изумительной красоты кактусы из личной коллекции, составлявшей предмет его гордости. Глядя на них, Коллонтай вспоминала свою не слишком счастливую жизнь в Мексике. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуться в Европу.
Весть о болезни Коллонтай попала в мировую прессу, и нобелевский лауреат, норвежец Кнут Гамсун прислал ей красноречивую телеграмму из Берлина, куда перебрался после Нового года:
«Дорогая Александра Тчк Выздоравливайте Тчк Я счастлив быть в столице Рейха Тчк По улицам шагают блондины исполины Тчк Да здравствует победа немецкого народа над иудобольшевиками Тчк Слава Адольфу Гитлеру»
Если раньше Коллонтай и испытывала сомнения относительно политических взглядов Гамсуна, то после чтения этих строк они рассеялись. Даже самая престижная литературная премия, поняла она, не защищает лауреата от глупости и подлости. Действительно, нацистов поддерживали многие интеллектуалы. На стороне Гитлера оказались не только малограмотные безработные и мечтающие о реванше демобилизованные солдаты. Нацизму, проявляя юношеский энтузиазм, симпатизировали врачи, юристы и видные ученые.
– С вами желает поговорить наш полпред в Париже, – отчеканила верная помощница, зная, что Коллонтай не расположена отвечать на звонки.
– Передайте мне трубку, – согласилась Коллонтай, которую связывали с Довгалевским дружеские отношения. – Но больше до обеда я ни с кем говорить не буду.
После краткого обмена любезностями – Довгалевский даже не спросил, как она себя чувствует, – парижский полпред сказал, что звонит из телефонной кабины ресторана «Ротонда». Обычно он делал это, когда хотел избежать прослушки. Довгалевский заметно нервничал, и это ее обеспокоило.
За ним, как и за всеми советскими дипломатами, неусыпно следили агенты Менжинского. «Ротонда» давно стала для Довгалевского вторым рабочим кабинетом.
– У меня есть новости. Они касаются нас обоих, – понизив голос, сказал он. – Новости тревожные. Боюсь, будет много шума.
– Я слушаю, – ответила Коллонтай, от которой не укрылось смятение посла. – Я вас слушаю, – повторила она в напряженную пустоту.
Примостившись на табурете в телефонной кабине, Довгалевский через узкое окошко оглядел зал ресторана. Еще раз проверил, плотно ли закрыта дверь, и на всякий случай прикрыл рот рукой.
– Вы меня слышите? – спросила Коллонтай.
