– Все больше оснований? – пробормотал Литвинов. – Что вы имеете в виду?
– Коллонтай звонила мне. Согласно данным, полученным ею из надежных источников, к награждению этого отщепенца следует отнестись со всей серьезностью.
Литвинов опять почувствовал, как намокает рубашка на спине. Значит, Коллонтай его обошла.
– Судя по всему, в политических и литературных кругах Стокгольма выдвижение Бунина уже ни для кого не секрет, – с сарказмом в голосе продолжил Сталин. – Весь город обсуждает этот наглый плевок в лицо нашему героическому народу. И все наслаждаются нашим унижением.
Сталин выглядел расстроенным. Действительно расстроенным. Подтверждались его худшие опасения. Накануне торжественного провозглашения наступления новой эры – эры социалистического реализма, – назначенного на август 1934 года, лауреатом Нобелевской премии по литературе будет объявлен махровый антисоветчик.
Многоопытный дипломат Литвинов утратил дар речи. В комнате повисло тяжелое молчание. Сталин громко хрустнул подагрическими пальцами – дурной знак. В кабинет проскользнул Поскребышев и спросил, не пора ли подавать обед, поскольку шел уже четвертый час.
– Не надо! Я не голоден, – не интересуясь мнением остальных, буркнул Сталин.
Помощник исчез.
– Так кто из писателей уже получил премию? – вдруг спросил Сталин, словно вообще был не в курсе ситуации. – Объясните мне, почему Россия до сих пор ни разу не удостоилась этой награды? Почему лауреатом не стал Горький? И почему в тридцать третьем году премию получит не он, а этот презренный отщепенец?
Литвинов понимал, что у Сталина есть ответы на все эти вопросы. Собравшись с духом, он объяснил, что в первые годы существования Нобелевской премии ее прочили Льву Толстому, но в 1910 году тот скончался, и награждение не состоялось. Вскоре умер и Чехов. Что же касается Горького…
– Что вы можете предложить, чтобы избавиться от этого контрреволюционного отродья? – перебил Сталин, не желая выслушивать жалкие оправдания подчиненного. – Если шведский премьер-министр от страха наделает в штаны и не добьется нужных результатов, нам конец. Не будем забывать, что этот социал-демократ Ханссон один раз уже предал рабочий класс. И может предать снова, несмотря на комплименты, которые он расточает в адрес нашего полпреда. Необходимо искать иные пути. И немедленно.
Литвинов и Менжинский в растерянности переглянулись. Атмосфера в комнате накалилась.
– Кто-нибудь подумал спросить мнение Максима Горького? – неожиданно поинтересовался Сталин. – Я считаю, он мог бы принести нам пользу в этом деле.
