Литвинов всегда владел даром красноречия, что и постарался продемонстрировать, кратко и выразительно изложив историю основания Нобелевской премии. Затем он перешел к перечислению лауреатов, начав с французов:
– Первым лауреатом стал в тысяча девятьсот первом году Сюлли-Прюдом. В девятьсот четвертом был награжден Фредерик Мистраль, в девятьсот пятнадцатом – Ромен Роллан.
– Ромен Роллан? – прервал его Сталин.
– Да. Ромен Роллан.
– Но ведь он – друг нашей партии?
– Так и есть, Иосиф Виссарионович. Роллан – верный друг коммунистической партии. В прошлом он уже выдвигал на Нобелевскую премию кандидатуру товарища Горького.
– А не могли бы мы попросить его поддержать нас в этом году?
– Уже попросили, товарищ Сталин. Наш полпред в Париже предпринял нужные шаги в этом направлении. Он побеседовал с Ролланом. Валериан Довгалевский – опытный дипломат и чрезвычайно умело обходится с французами. Ему даже не надо их подкупать. Они, знаете ли, обезоруживающе наивны…
Сталин хитро улыбнулся. Ему была приятна мысль, что самые блистательные интеллектуалы открыто пляшут под его дудку, тогда как сам он не испытывал к этой породе людишек никакого уважения. Но улыбка быстро исчезла с лица Сталина.
– Этот Ромен Роллан – довольно скользкий тип. Можем ли мы ему доверять?
– Думаю, да, – кивнул Литвинов и добавил: – Он – верный попутчик. На него можно положиться.
– А не он ли предлагал Нобелевскому комитету кандидатуру отщепенца Дмитрия Мережковского?
Литвинову стало нехорошо. Как и имя Бунина, имя этого антисоветчика уже не первый год обсуждалось в Нобелевском комитете. Но проигнорировать вопрос Сталина нарком не мог. Еще секунда молчания, и он будет выглядеть круглым идиотом.
Литвинов заранее заготовил некоторое количество баек о писателях, в первую очередь о писателях-гомосексуалистах – в глазах Сталина их наличие служило неоспоримым доказательством полного упадка западной литературы. Он даже сочинил несколько смешных историй про нобелевских лауреатов прошлых лет, чтобы принизить значение премии. А о Мережковском – забыл.
Литвинов почувствовал, что спина под рубашкой стала мокрой от пота. Ему, конечно, докладывали, что Ромен Роллан выдвигал кандидатуру Мережковского, но в волнении последних дней нарком упустил этот факт из виду. И никто ему об этом не напомнил. Ни его начальник канцелярии, ни Александра Коллонтай.
– Тряпка этот ваш Ромен Роллан, – заключил Сталин.
Литвинов молчал. Вождь упивался моментом. Он в очередной раз показал подчиненным, что от его зоркого глаза не укроется ни одна мелочь. Он был в курсе всего, о чем болтали в кабинетах московских наркоматов, в королевском дворце Стокгольма и в шикарных парижских кафе. Кто мог бы сравниться с ним мощью интеллекта?
