«Кончится тогда наша тихая мирная жизнь», – твердила Муромцева, и Бунин не мог не прислушаться к словам жены. Тем не менее, преодолев мучительные колебания, он все же согласился с предложением ученика. Человек обидчивый и злопамятный, он поддался давлению Зурова и решил, что отомстит государству, отнявшему у него все.
В то утро Муромцева после бесплодных споров с мужем удалилась на кухню. Поставив на патефон пластинку Александра Вертинского, она предалась грустным воспоминаниям о Санкт-Петербурге. Удастся ли им когда-нибудь вернуться на родину? Если бы знать!.. В одном она была уверена: вся эта суматоха по поводу Нобелевской премии не принесет им ничего, кроме новых несчастий.
Особенно ее разозлил один поступок Зурова. После визита Карла Августа Нобеля он опубликовал в эмигрантской прессе несколько статей, в которых уверенно заявлял, что в декабре 1933 года Нобелевскую премию получит Бунин. «Нечего делить шкуру неубитого медведя, – возмутилась его прытью Вера. – Зачем понапрасну привлекать к себе внимание ОГПУ?»
О визите Карла Августа Бунин уже первого января рассказал Леониду Зурову, прибывшему в Грас первым парижским поездом. Муромцеву удивила и эта поспешность, и особенно вопросы, которыми засыпал Бунина Зуров. «А вдруг он связан с ОГПУ?» – думала она, но не решалась поделиться этими опасениями с мужем, который всецело доверял своему помощнику.
Писатель впустил Зурова в свою жизнь и постоянно его расхваливал. Присутствие в доме начинающего литератора действовало на его самолюбие как целительный бальзам и примиряло его с участью одинокого и всеми забытого изгнанника. По характеру скрытный, холодноватый, не любивший откровенничать, в обществе своего ученика Бунин оттаивал. Зуров определенно обладал обаянием, к которому Муромцева, впрочем, оставалась равнодушной. Зуров ей категорически не нравился: проходимец и пустобрех, и еще неясно, кто за ним стоит.
Зато Бунина сочинения Зурова заставляли вспомнить обо всем, что он пережил в первые месяцы после Октябрьского переворота. Как и он, Зуров сурово осуждал зверства коммунистов. Бунин был старше своего ученика на тридцать лет и, глядя на него, узнавал восторг и отвагу своей юности.
На вилле «Бельведер» только и слышно было: «Леонид то, Леонид сё…»
«“Кадет” – это шедевр! – как-то за завтраком заявил Бунин огорченной жене. – Чудный роман! Надеюсь, его переведут на французский. Зуров обязательно должен продолжать писать!»
