».
750 Тотчас согрелась кровь, омыла черные раны,
Мертвую плоть оживив, по жилам везде заструилась.
Легкие током ее в груди охладелой трепещут;
Новая жизнь проскользнула тайком в онемевшие недра,
Смерть вызывая на бой. И вот задвигались члены,
755 Мышцы опять напряглись; но труп не мало-помалу,
Не постепенно встает: земля его вдруг оттолкнула,
Сразу он на ноги встал. Широко зевнул, и раскрылись
Тотчас глаза у него. На живого еще не похож он,
Вид полумертвый храня: отверделость и бледность остались.
760 Он поражен возвращением в мир. Но скованы губы,
Звуков в них нет никаких: нет голоса — лишь для ответа
Будет язык ему дан. «Скажи, — говорит фессалийка, —
То, чего жду от тебя — и большую получишь награду;
Правду ответишь — тебя навеки от чар гемонийских
765 Освобожу я за то: на такой костер твое тело
С пеньем стигийским сложу, на таких дровах уничтожу,
Что не смутят твою тень никакие заклятия магов.
Стоит за это ожить! Ни заговор тайный, ни травы
Уж не посмеют отнять покоя безмерного Леты,
770 Если дарую я смерть. Треножники, вышних пророки,
Темные судьбы рекут, но уверенность тот получает,
Кто обратился к теням за истиной, слушает смело
Смерти суровую речь. Не щади, умоляю: скажи мне,
Что совершится и где, да услышу вещания рока!».
775 Молвив заклятье затем, дала понять она тени,
Что ей желательно знать. Ей труп со слезами ответил:
«Не разглядел я еще, что прядут угрюмые Парки
В час, когда ты призвала меня с берегов молчаливых;
Все же, от сонма теней удалось под землею узнать мне,
780 Что непомерный раздор волнует римские тени,
И нечестивой войной нарушен покой преисподней.
Светлый Элисия край и мрачного Тартара своды
Бросило много вождей: все то, что судьбы готовят,
Сделали явным они. У счастливых теней отражалась
785 Скорбь на лице: видел Дециев
[546] там — отца я и сына, —
Павших как жертвы войны, — рыдания слышал Камилла,
[547]Куриев; Суллу видал, — Фортуне он слал свои пени.
Слезы там лил Сципион
[548] о потомке своем, обреченном
Пасть на ливийской земле. Величайший враг Карфагена —
790 Сетовал старый Катон
[549] о племяннике, рабство проклявшем.
Между тех скорбных теней, о Брут
[550], лишь ты улыбался, —
Первый наш консул в те дни, когда изгнаны были тиранны.
Там Катилина
[551] грозил, порвав, разметав свои цепи,
С Марием дикие там ликовали нагие Цетеги
[552].
795 Радостных Друзов
[553] еще — любимцев народа я видел;
Пылких закона творцов — великих в дерзании Гракхов
[554].
Скованы Дита тюрьмой и вечными узами стали,
