Фарсалия или поэма о гражданской войне | страница 39



Вечная память и честь достанется городу греков:
Без принуждения он и не зная позорного страха,
390 Натиск войны задержал стремительный, в пламя кидавший
Все на земле, и в то время, как все было Цезарем взято,
Он лишь его задержал. Как славно — препятствовать судьбам!
Как хорошо, что спеша властелина поставить над миром,
Дни эти там потеряла судьба! Тогда повсеместно
395 Срублены были леса, и разграблены в рощах деревья;
Так как из рыхлой земли и прутьев валы возводились, —
Прочною связью стволов с двух сторон укрепили их насыпь,
Чтоб не осела она под огромною тяжестью башен.
Был там священный лес, он веками стоял, нерушимый,
400 И под сплетеньем ветвей царили густые потемки.
Солнце согреть не могло холодного мрака дубравы.
Не населяли тот лес ни сильваны, ни сельские паны[312],
Не было нимф — властительниц рощ, но стояли святыни
Варварских грозных богов с алтарями кровавых служений;
405 Был этот сумрачный лес окроплен человеческой кровью.
Ежели верить молве и ее суеверным преданьям,
Птицы боялись сидеть на этих заклятых деревьях,
Звери — в берлогах лежать; не льнул к этим зарослям ветер,
И не скользила по ним, из черных туч вырываясь,
410 Молния; ибо листвы ни единый зефир не касался,
Собственной дрожью она трепетала. Здесь много потоков
Черной водою течет, и богов кровожадных кумиры
Будто обрубки торчат, не украшены силой искусства.
Самая ветхость и гниль истлевшего дуба ужасны
415 В этих кумирах: богов в их обычных святых изваяньях
Так не страшатся; а здесь особенный ужас внушало
То, что не знали богов, которых боялись. Шептали,
Будто утроба земли гремела порой, содрогаясь,
Будто сгибалися вдруг и вновь выпрямлялись деревья,
420 Будто без искры огня пожаром светилась дубрава,
И копошились везде, дубы обвивая, драконы.
Не посещали ее из соседних племен богомольцы,
Лес уступили богам. Пусть Феб в высоте пламенеет
Или царит непроглядная ночь, — даже жрец не решится
425 Близко к нему подойти и увидеть хозяина рощи.
Этот-то лес и велел повалить секирами Цезарь:
Ибо стоял он, густой, посреди холмов обнаженных,
Близко от места работ, войною еще не задетый.
Дрогнула тут и у смелых рука; величие места
430 В душу вливало им страх, что на них топоры обратятся,
Если решатся они священные тронуть деревья.
Цезарь, узнав, что войска охвачены ужасом грозным,
Первый секиру схватил и, осмелившись дать себе волю,
Дерзостно ствол надрубил до небес доходившего дуба
435 И, погрузив лезвее в оскверненное древо, воскликнул:
«Пусть не боится никто, что лес против вас обратится: