Через эту алую пелену я увидел склонившегося надо мной главаря бандитов. На скуле его ярким цветом наливался синяк. Хорошо его приложил покойный Уэлдон. Кажется, главарь что-то говорил, однако я не разобрал ни единого слова — в ушах барабаном стучала кровь. Казалось, голова сейчас лопнет, как переспелая тыква.
Не слишком церемонясь, меня освободили от ключей, тут же отстегнув саквояж. Несмотря на полученную сумму, бандиты не побрезговали ни моими деньгами, забрав бумажник, ни пистолетами. А вот до брони не добрались — продырявленная и залитая кровью одежда их не привлекла.
Когда меня подхватили за руки и ноги и куда-то понесли, я думал, что помру от боли. Каждое движение бандитов, тащивших меня, вызывало взрывы боли во всём теле. И когда, наконец, пришло спасительное забытьё, я сначала подумал, что костлявая достала-таки меня.
Боль заставила понять, что я вовсе не умер. Кто-то раздел меня и теперь смывал с тела кровь. Кажется, руки были женские, и обходились со мной куда аккуратнее, чем бандиты.
— Он будет жить? — услышал я через притихший барабанный бой крови в ушах.
Спрашивал мужчина, судя по надтреснутому голосу, старик.
— Броня спасла ему жизнь, — ответил ему женский голос, такой же усталый от прожитых лет. — Несколько рёбер сломаны, больше треснули, сильно досталось левой руке, но пули и дробь повредили только кожу и мясо, кости и сосуды не задеты. Ему больно, но жить будет.
Я открыл глаза — надо мной склонилась пожилая женщина. Смуглое лицо её напоминало печёное яблоко. Очень грустное яблоко.
— Где я? — только и сумел просипеть. — Кто вы?
— Побереги силы, — вместо ответа произнесла женщина. — Сейчас я буду бинтовать твою грудь. Если ты думаешь, что тебе не может быть больнее, то ошибаешься.
Я хотел сказать ей, что таких глупостей нет в моей голове ещё со времён первых ранений. Но решил поберечь дыхание — оно мне скоро понадобиться. Хотя бы чтобы кричать.
Женщина вместе с пожилым мужчиной принялись ловко ворочать меня с боку на бок, плотно бинтуя грудь, и я не стал сдерживаться — орал белухой. Потом выл, потом скрипел зубами. А после снова провалился в спасительную тьму забытья.
Когда пришёл в себя в следующий раз надо мной сидела всё та же пожилая женщина, в руках она держала миску с горячим бульоном. И как только узнала, что я открою глаза именно сейчас? А может, просто ждала, периодически подогревая питьё, чтобы сразу покормить меня. Ещё с войны терпеть не могу, когда кормят, как дитя малое. Однако выбора у меня сейчас не было, как и сил, чтобы самому держать ложку. Даже пытаться не стал, дав женщине накормить меня. Бульон разлился внутри, наполнив приятным теплом, потянуло в сон — уже нормальный, человеческий сон, а не забытьё.
