Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего | страница 38
И опять Алик, ненаглядный Алик — девять-десять часов лету, редкие звонки — стал центром нашей жизни… И опять мы принялись украшать наш дом, наше последнее прибежище, наше гнездо. И обживать две тесные комнатушки в Красновидове — на даче. Да, так было. И я могу с полным правом применить к себе фразу: «Только смерть смогла нас разлучить!»
Главная книга
Мы с Д. Е. начали писать нашу Главную книгу тогда, когда уже казалось, можно не думать о простом выживании; настала пора думать о том, чтобы сделать что-то стоящее, интересное для себя и для других. «Стоящее» — это было словечко тех лет.
Д. Е., мой муж, к тому времени уже написал и защитил кандидатскую диссертацию на тему «Заговор 20 июля 1944 г.», где речь шла о заговоре немецкой генеральской верхушки против Гитлера за девять месяцев до капитуляции Германии.
Кучка героев, пытавшихся спасти свою страну от национал-социализма и закончить проигранную войну, была повсюду предана анафеме — в Германии понятно за что: в национал-социалистической тоталитарной стране покушение на вождя могло восприниматься народом только как удар в спину ножом, как величайшее предательство.
В Советском Союзе устами умнейшего Эренбурга героев тоже заклеймили: они, видите ли, хотели спасти страну, вступив в преступный сговор с Западом, и вырвать у нас, у СССР, тотальную победу.
Однако это было далеко не так. Никто, в том числе и пресловутый Запад, не смог бы сесть за стол переговоров с Гитлером в 1944 году без победоносного Советского Союза, без Сталина. Но штампы, возникшие еще до войны, мешали и в 1944 году.
Только муж смог преодолеть их — вступился за честь смельчаков, погибших ужасной смертью. И вступился не где-нибудь в демократической стране, а в сталинской России! Сколько умных ходов надо было изобрести в трактовке Заговора, чтобы работа стала «проходной».
Д. Е. эти ходы придумал. Книга вышла в свет, и ее перевели на немецкий, и издали в обеих Германиях. В ГДР сделали на ее основе кинофильм. Муж завоевал сердца многих замечательных немцев. Десятилетия спустя и я сблизилась с друзьями друзей заговорщиков, с их вдовами и почитателями.
Естественно, что в годы оттепели мужу тем более хотелось сделать что-нибудь, дабы заявить о себе, и он повторял в разговорах с сослуживцами, с друзьями, с русскими и немцами: «Я напишу…» — или, намного чаще: «Я пишу историю немецкого фашизма», — не ударяя при этом палец о палец.
Желание писать о германском фашизме было и у меня. Эдакая чисто маниловская идея: как хорошо было бы…