— Чёрт, чёрт, чёрт, — бормотал парень, волоча за собой хаотично болтающую ногами Агафью.
Плиты накренились, ботинки скользили по предательски скользким камням, сбрасывая их под ноги страже. Чем ближе она оказывалась за спиной, тем холоднее становилось, и тем сложнее было двигаться вперед. Тем более с обмякшей, как кисель, Агафьей. И он давно бы упал, если бы не Пашка, который, вцепившись в оранжевую куртку, волок его вверх, то и дело зло оглядываясь на словно забавляющиеся их страхом и желанием выжить фигуры.
— Ромка, двигайся, — хрипел он. — Только не останавливайся, друг.
И Ромка остервенело грёб в гору, туда, где мерцал синевой входная дверь квартиры. Туда, где мелькала фиолетовая шевелюра Тихомирова.
Подхваченная общим движением, стараясь не смотреть в жуткие искрящиеся синевой глаза, Гаша всхлипывала и, срывая кожу на коленках, цеплялась за неровные скаты.
Неожиданно Санёк, вырвавшийся на несколько шагов вперёд, коротко вскрикнул и пропал из виду.
Пашка и Роман не успели сообразить, среагировать.
Они бежали к двери, к заветному выходу из Морози, когда плиты под ними закончились, выплюнув их в пустоту.
Там, на её дне, в изменившемся пространстве ровно поблескивало нечто тёмное и неживое.
Наверное, так и должно выглядеть забвение.
Лерка не чувствовала боли.
И холода не чувствовала. Даже страха и тоски. Одно только всепоглощающее любопытство.
Через тёмную пелену перед глазами — она никак не могла понять, почему никак не наступает утро — прислушивалась к странным, шепчущим, звукам, доносившимся отовсюду, принюхивалась к долетавшим до нее незнакомым запахам. Странным, пугающим, наполненным тишиной.
Кажется, приходил кто-то родной.
Сквозь хор голосов слышался плач, обрывки фраз, надежд.
Мама? Бедная мама, она так страдает…
Знать бы ещё, из-за чего…
Ведь ей, Лерке, сейчас хорошо.
Почти всегда. Спокойно и тепло.
Лишь изредка тишину разрывал чей-то отчаянный крик. Тогда Лера вздрагивала, тело становилось тяжелым, и в него возвращалась боль вместе с острым запахом лекарств. Тогда она пыталась встать, но сознание услужливо увлекало в тень и безмолвие.
Без снов. Без мечтаний. Без тревог.
Только бескрайнее лабиринты теплых комнат в серых безликих тонах.
Как-то раз ей удалось присмотреться: сложный узор на бежевых стенах. Ненавязчивый рисунок, благородная, выдержанная роскошь. Так сказала бы мама. Кстати, хорошо бы запомнить рисунок: ей бы пригодилось в работе.
Лера шла по узкому тоннелю. Простые круглые плафоны под потолком, скучные и однообразные. Облупившая и осыпавшаяся местами кирпичная кладка.
