Когда девочку отправили спать, почаевничали с Кэрром и Бэзо, в стиле «Герасим и остальные», да и разошлись до утра. Я еще долго читал при свете керосинки, завернувшись в плед — очень хотелось поскорее начать понимать — несколько слов за сегодня я вроде как запомнил, записал вот теперь их в книжечку, рядом по-русски как звучит — и оставил место — завтра выясню как пишется.
Буду сам себе разговорник составлять. А что делать.
Больно уж неуютно не понимать ни слова.
Придется учиться.
На ночлег устроился все же с некоторой опаской… но потом плюнул — да ну, к чорту — хотели бы меня грохнуть — давно бы уже справились. Да и кажется мне — Кэрр мной заинтересовался, а значит — скорее всего ничего особо пакостного пока ждать не стоит. Ну а дальше посмотрим.
***
Утром встали на заре, быстро перекусили, причем мой самовар очень кстати пришелся — с утра не то чтобы сыро, но прохладно так, а горячий чай — самое то. Потом стали собираться. Кэрр с Бэзо помогли получше уложить все добро в моей телеге, причем винтовки, ранцы и прочее эдакое — старательно закопали поглубже. Кэрр, пока Бэзо заводил и прогревал лошадей, занялся мной. Объяснил мне и так очевидное — про то что встречаются мол патрули — тонкости — кто это — армейцы, жандармы какие или МВД местное — я так и не уловил — но мне-то и все равно, ни к кому не надо. Похоже, Кэрр был того же мнения.
Он принес какую-то затертую фураньку-бескозырку, с кокардой, затертый сине-зеленый мундирчик, и проинструктировал — чтобы, мол, я при встрече патрулей исправно пучил глаза, делал артикулы ружьем, дрожал коленями и руками, дергал щекой и адски заикался. Кэрр кое-как мне пояснил, что амуниция не местная, одного из мелких северный государств, так что проблем не будет, да и в подробности мне вдаваться незачем — главное исправно косить под отставного-контуженного вояку, нанятого сторожем.
Вооружился я берданкой, остальное оружие старательно попрятал (кроме, разве, маленького двуствольного пистолетика — он так и был при мне, в левом рукаве, о нем я вообще в известность никого не ставил)
Патруль мы встретили уже после обеда, километров выходит, за двадцать уже. Трое конных, хмурые дядки, в такой же серой форме, как и порубанные у форта, только в касках и с саблями-пиками. Остановили, причем двое по сторонам от старшего — взяли нас на прицел. Старший же переговорил с подошедшим к нему Кэрром, потом они подъехали, не снижая бдительности, хмуро вглядываясь. Я старался как мог, прикидывая, что если Кэрр с Бэзо не примут участия если что — то плохи мои дела. Старшой что-то спросил — я стал булькать и заикаться, старательно козыряя и дрожа щекой. Тот хмурился, потом один из солдат подъехал ближе и жестом велел подать ему берданку — пришлось отдать. Старшой подъехал вплотную, перегнулся с седла и попытался пошарить в телеге. Вышло не ахти, и он чуть ли не въявь плюнув, выпрямился, посмотрел на меня еще раз, и махнул солдату — мол — отдай — и тот отдал мне берданку. Я снова выкатил глаза, козырнул, сделал салют ружьем, и замер, преданно пуча глаза на старшого. Тот все так же хмуро смотрел на меня, потом что-то сказал стоявшему поодаль Кэрру, и они удалились за фургон, откуда вскоре вернулись, причем старшой был доволен, и явно потерял ко мне всякий интерес. Судя по повеселевшим лицам солдат, финансовая взаимовыручка в этом маленьком подразделении процветала… равно как и круговая порука. «И это хорошо!»
