— У каждой женщины опыт больше, чем у мужчины. Тем более, ты побывала замужем, хотя и неудачно.
— Сергей, у меня гости. Прости, я не могу говорить.
«Прости!» — повторил про себя Боровков. Жаркая волна хлынула ему в голову. «Значит, она начала ко мне привыкать», — подумал он.
— А кто у тебя в гостях? Суперхудожник, что ли?
— Да, у меня Антон Вениаминович.
— Гони его в шею, Вера, он тебе не нужен. Не вешай трубку, слышишь! Ты что, не видишь, ему нянька нужна. Не жена, а нянька. Тебе мало двоих детей, хочешь третьего завести, с бородой?
Он слышал ее тяжелое дыхание, гневное, прямо в ухо. Он упивался ее сладким дыханием.
— Вера! — окликнул он. — Подсыпь ему в чашку мышьяку. Иначе от художников не избавишься. Я тебе помогу спрятать труп.
— Ты хам, Сергей, — сказала она. — Прошу тебя, не звони мне больше.
— Это не в моих силах. Я летом, когда уезжал, чуть не загнулся от горя. Там не было междугородного телефона… Можно, я сейчас приеду к тебе?
— Ты что! Не смей!
Он повесил трубку и был счастлив. Она обозвала его хамом, правильно, он разговаривал по-хамски. Но она не хотела его обидеть. О, если бы она действительно хотела от него избавиться, то нашла бы способ. Женщины знают тысячи хитростей, как избавиться от занудливого, опостылевшего кавалера.
Он приехал домой, поужинал вторично, чтобы не обижать мать, которая напекла его любимых пирожков с палтусом. Но все-таки Катерина Васильевна расстроилась, потому что на ее вопросы сын отвечал невпопад, явно ее не слушая. Она сказала, горестно вздохнув:
— Я понимаю, тебе скучно разговаривать со мной.
— Что ты, мама. Просто я устал. День какой-то суматошный. Ты не помнишь, какое сегодня число?
В своей комнате, не раздеваясь, повалился на кровать и долго лежал с открытыми глазами, рассеянно следя за бегающими по шторам электрическими бликами. Наверное, она живет с этим проклятым художником, думал он. И скорее всего собирается за него замуж. Тут нет ничего удивительного. Это хорошая пара. Известный художник и красивая переводчица, которая бывает за границей и вращается в так называемом высшем свете. Удивительно другое, думал он. Если я люблю ее и если тоска по ней не дает мне дышать, то почему же я не испытываю никакой ревности к этому человеку? Я видел его, у него на лбу напечатано, что его нельзя не любить, потому что он такой знаменитый и томный. У него, конечно, есть семья. Но он приходит к Вере, она поит его чаем, улыбается ему, не гонит, как меня, говорит ему воркующие, нежные слова, какие мне не говорила ни одна женщина на свете… А мне до лампочки. Почему? Разве так бывает? Или есть в моем чувстве какой-то изъян?
