— Это моя книга, — сказал Брегет. — Боровков тут ни при чем.
Доцент изящно поправил что то на своей курточке, метнул безрассудный взгляд в сторону Галочки Кузиной, сидевшей неподалеку. Но тут его ждала осечка. Галочка была не из тех, которые лебезят перед сверхумными доцентами. Она глядела в окно.
— А вот мне кажется, — вздохнул Голубков, — это несущественно, чей учебник.
— В некоторых странах, — заметил Боровков, — на экзаменах разрешают пользоваться справочниками и учебниками. В Болгарии, к примеру.
Голубков еще раз на всякий случай посмотрел на Галочку Кузину. На нее время от времени многие оглядывались. Бог не обнес ее красотой. Что бы она ни делала, хотя бы кушала в буфете пирожок с капустой, в ее облике явственно проступало ее деликатное предназначение. Она и не скрывала ни от кого, что рождена для безумных страстей. Она знала себе цену. В ее ленивой, царственной повадке и иссиня-темном взоре таилась погибель. На курсе за ней открыто никто не приударял, не было смелых, а вот тянулись к ней многие. И доцент Голубков тянулся. Это была маленькая слабость большого человека.
Голубков сказал, опечаленный:
— Пока что мы, к сожалению, не в Болгарии, Боровков. Поэтому вам лучше покинуть аудиторию.
— Вам виднее.
Потом они с Викой пили кофе. Брегет маялся угрызениями совести.
— Главное, мне и надо-то было поглядеть одну формулу. Впрочем, и без нее можно было обойтись. Ты прости меня, Серж!
— За кофе заплатишь, прощу.
Вскоре к ним присоединилась Галочка Кузина. Она, естественно, отхватила пятерик.
— Вы, мальчики, меня прямо изумляете. Неужели нельзя как-то проще, без уловок. Выучил — сдал. А особенно меня ты изумляешь, Вика. Ведь ты потенциальный ленинский стипендиат. Все твоему уму завидуют. И вот именно ты обязательно вляпываешься в какую-нибудь грязную историю. Пора тебе стать солиднее, что ли. У тебя хоть девушка есть?
— Ему нельзя быть с девушкой, — сказал Сергей угрюмо.
— Почему.
— Он на учете у психиатра.
Галочка величественным движением поправила прядь, упавшую ей на щеку.
— Боровков!
— Чего?
— А ведь я была в зале, когда тебя поколотил этот дебил из Мытищ.
Сергей покровительственно усмехнулся, заглянув в ее бездонные очи.
— Меня, Галя, поколотить нельзя. Я из породы победителей. Но обмануть можно. Я доверчивый.
— Ты очень много о себе мнишь, Боровков. Глядел бы почаще на себя со стороны. Жалкое зрелище. Я чуть не расплакалась, когда тебя Голубков выгнал.
Брегет, ощутив новый приступ стыда, закашлялся.
