— Ты хочешь создать проблемы?
— Да.
— Тогда идём. Но я должен предупредить тебя, Эдди; храм будет выглядеть совсем иначе, не таким, каким ты его помнишь. Его реконструировали по образу его нового божества вместе со всеми новыми догмами и доктринами.
— Как он может быть Дагоном, если всё, что раньше олицетворяло Дагона, было изменено?
— В наше время Имя — это всё, — сказал я. — Название, бренд, логотип — это всё, чем люди интересуются.
* * *
Эдди мог бы перенести нас в мой прежний храм в одно мгновение, если бы захотел, но я думаю, ему нужно было пройтись, дать себе время подумать и вспомнить. Я помнил его таким, каким он был тогда.
Четырнадцатилетний беглец, возмутитель общественного спокойствия. Тогда он был готов убить любого, слепо сражаясь с миром, который всегда причинял ему боль. Он был неуправляем, и все это знали.
Когда Эдди бежал и оказался на Улице Богов, ошеломлённый и подавленный силами ещё более опасными, чем он сам, он каким-то образом нашёл путь к старому, маленькому храму Дагона — Бога-Рыбы, которому когда-то поклонялись фарисеи. Забытый практически всеми, кроме одного человека, который всё ещё поддерживал свой храм.
Эдди пришёл, как одичавшая собака, ищущая укрытия в бурю, и позволил мне кормить его и ухаживать за ним, возможно, потому, что он чувствовал — я никогда не буду представлять для него ни малейшей угрозы. Ему не было дела до божества моего храма, но моё упорство восхитило его.
Он остался со мной и каким-то образом… мы нашли общий язык. Возможно, потому, что у нас обоих больше никого не было. Я дал ему убежище, и мы проговорили много часов. Я спросил его, во что он верит.
— Я не знаю, — сказал он. — Я никогда не встречал ничего, во что стоило бы верить.
— Тогда почему бы не попробовать поверить в себя? — сказал я. — Что ты можешь стать большим, чем ты есть, лучшим, чем ты есть. Это, по крайней мере, даст тебе стимул.
— А если я недостоин собственной веры? — спросил он.
— Каждый может измениться, — сказал я. — Ты не поверишь, как сильно я изменился за эти годы.
Спустя некоторое время в мой храм ворвалась ещё одна потерянная душа, отчаявшаяся и растерзанная, умоляя о прибежище и защите. Дитя Цветов 1960-х годов, участник фестиваля «Лето Любви», тогда он провалился во временной сдвиг и оказался на Улице Богов.
Полубезумный от страха и культурного шока, он совершил ошибку, обратившись за помощью не к тому богу, и теперь по его следу шёл убийца.
В мой храм вошла ещё одна фигура — широкоплечий, коренастый мужчина в старомодном доспехе и с коротким мечом. Он пришёл за Дитя Цветов, и его покрытое шрамами лицо искажалось яростью и презрением.
