Вольно или невольно Сандро Васари сопоставляет впечатления дня, в котором он живет, — газетные сообщения, радиопередачи, слухи — с эпохой, о которой он так напряженно размышляет. Ну а зрительные или слуховые галлюцинации, навязчиво повторяющиеся фразы — это уж следствие душевного возбуждения, владевшего, впрочем, не только Сандро и Мариной, но и всеми испанцами в ноябре 1975 года. Другой испанский писатель, Антонио Мартинес Менчен, в повести «Сладка и почетна смерть за родину» (1980) рассказывает, в какой лихорадке чувств и мыслей жили он, его близкие и друзья в тот месяц, когда агонизировал престарелый диктатор, и было уже очевидно, что страна стоит на пороге давно и страстно чаемых перемен.
Не одного Рохаса события современности побудили обернуться назад, к эпохе, отделенной от нас стопятидесятилетней дистанцией. Множество книг самого разного характера, историографических, эссеистских, биографических, художественных, посвященных эпохе Гойи, то есть рубежу XVIII–XIX вв. и первой трети XIX в., вышло в Испании за последнее время. Такой повальный интерес диктуется явственными, бросающимися в глаза аналогиями. Испанские республиканцы считали себя по праву прямыми наследниками республиканцев начала XIX в. и гимном своим сделали «Гимн Риего», родившийся в славные дни начала Второй испанской революции 1820–1823 гг. Франко ассоциировался с королем Фернандо VII, чей приход к власти сопровождался неслыханным террором, направленным против людей, доказавших в антинаполеоновской войне свой патриотизм, в отличие от самого Фернандо, угодливо поздравлявшего Наполеона с победами над испанскими партизанами (как не вспомнить о Гернике, превращенной в пепел фашистскими союзниками Франко!), королем, удержавшимся на троне лишь благодаря иностранным штыкам, ибо революция 1820–1823 гг. была подавлена французскими интервентами, так называемыми «ста тысячами сыновей святого Людовика», посланными Священным Союзом, охраняющим реставрированный порядок в Европе от любых революционных посягательств. Чрезвычайно много общего в идеологической атмосфере царствования Фернандо VII и диктатуры Франко, несмотря на разделяющие их сто с лишним лет и необратимые изменения в мировой политике; это общее — репрессии, направленные на искоренение всякого инакомыслия под предлогом охраны католической веры и «истинно испанских» убеждений, жесточайшая цензура, полицейский кордон, препятствующий проникновению всякой свежей мысли из других европейских стран. Аналогия становится еще поразительнее, когда мы подходим к последнему акту царствования Фернандо Желанного — к его предсмертной болезни, исхода которой, затаив дыхание, ждали два противостоящих лагеря: либералы, рассчитывавшие на последнюю жену Фернандо, королеву Марию Кристину, мать его дочерей-малюток, и реакционеры, сгруппировавшиеся вокруг принца Карлоса, фанатика, полностью подчинившегося влиянию клерикальной камарильи. Тогда, как потом в ноябре 1975 г., испанцы понимали, что смерть одного человека влечет за собой перемены в общей судьбе, тревожились и ждали, кто с надеждой, кто с опасением, прихода новой эпохи. В прошлом веке смерть монарха, прозванного Желанным, а на деле ненавидимого многими испанцами, привела сначала к победе либералов, раскрепощению умов, а потом к так называемой «карлистской» гражданской войне. К чему приведет смерть диктатора, также пышно именованного «отцом нации», «вождем испанского народа» и ненавистного громадной части этого народа? Таким невысказанным, но внятным читателю вопросом заканчивается роман Рохаса. Ответ может дать только сама история.
