Он уже не просил, чтобы его забрали домой. Сам сознавал, что не готов, не нужен, да и не стоит того, чтобы они исполнили эту просьбу. Рабби Цвек радовался, что сын пошел на поправку, и пропускал мимо ушей предупреждения доктора, мол, нельзя исключить, что Норман опять сорвется.
— Нам еще предстоит выяснить, зачем ему эти таблетки, — говорил доктор. — И лишь когда мы разберемся в этом, можно будет надеяться, что он откажется от них навсегда.
Рабби Цвек готов был ждать, но раскаяние сына причиняло ему боль.
— Не за что тебя прощать, — говорил он. — Ты ни в чем не виноват. Давай забудем обо всём. Начнем сначала. Ты поправишься, вернешься домой. Вернешься к адвокатуре, и мы начнем сначала.
Казалось, рабби Цвек и сам верит в то, что блистательную карьеру сына ничто не прерывало. Его фиаско на последнем процессе и последующие припадки превратились в кошмар, который не повторится и в который, как во всякий кошмар, не следует верить.
— Норман, а помнишь дело Уотсона? — спрашивал рабби Цвек. — Помнишь, Белла?
Ему хотелось привлечь ее к былому успеху брата. Хотелось претворить его в настоящее, словно газеты по-прежнему пели ему хвалу, а у дверей толпились клиенты.
— Никто не верил, что ему удастся отвертеться, — сказала Белла. — Сколько ему дали? Года три, кажется, за непредумышленное убийство? Он скоро должен выйти.
— Нет, — выпалил рабби Цвек, разозлившись на Беллу, что она столь прямолинейно отнесла успех брата к далекому прошлому, словно всё кончено и больше не повторится. — Не так уж давно это было, — добавил он. Ему не терпелось пересказать историю, чтобы она ожила и вселила в Нормана восторг былого успеха. — Как бишь там? Совсем забыл. — Он посмотрел на Беллу, умоляя напомнить историю, к общему удовольствию. — Чем он убил ее — хлебным ножом? — И рабби Цвек хихикнул, смутившись, что память его подводит. Зато он живо помнил итоги процесса, как все восхищались Норманом и как он сам, не таясь, наслаждался триумфом сына.
— Ты всё выставил так, будто это была самозащита, — говорила Белла. — Хотя, конечно, куда там. Ты и сам в это не верил, правда, Норман?
— Какая разница, во что он верил? — перебил рабби Цвек, почувствовав в ее вопросе угрозу. — С другим адвокатом его бы повесили, убийцу этого. И все так говорили. Все твердили, что его повесят, никто в этом не сомневался. Они еще не знали Нормана Цвека, — с гордостью произнес он. — И в суде все эти умники плакали от жалости к убийце, потому что Норман рассказал, как ужасно тому жилось с такой ужасной женой. Даже я всплакнул. Помните, как они радовались после приговора? Как кричали «ура!». А всё благодаря Норману Цвеку. — Он подался к сыну, схватил Нормана за руку. — Он тебе жизнью обязан, этот убийца. Кто станет отрицать? И как потом к тебе стекался народ. Все убийцы. Все воры. Всем вдруг подавай Цвека. Помнишь, Норман? — прошептал он. — И теперь ты им снова будешь нужен. Ты вернешься к адвокатуре, мы начнем всё сначала.
