— Шесть лет, — пробормотал он себе под нос.
Нужно выбираться отсюда, и побыстрее. Норман встал, прошелся по палате. У двери лениво дежурил медбрат. Норман направился к нему.
— Я хочу уехать домой, — сказал он. — Отдайте мне мои вещи.
Медбрат выпрямился и взял его за руку.
— Вы приняли таблетки? — спросил он, подталкивая Нормана к кровати.
— Я принял таблетки, — ответил тот. — Розовые. Похоже, у нас тут у всех розовые.
В голосе его мелькнуло что-то новое, что его удивило. Внезапно и совершенно спонтанно он вдруг заговорил надменным тоном. Словно хотел поставить на место медбрата, который вежливо, однако ж довольно властно вел его к постели. Норман выдернул руку.
— Я и сам пойду, — произнес он с величайшим достоинством. — Я абсолютно здоров, — добавил он. — Я лягу в постель и буду ждать, пока мне принесут чай.
Медбрат выпустил его руку и вернулся на караульный пост у двери палаты. Норман лег на кровать. Министр по-прежнему таращился на него, Норман сдался и слабо улыбнулся ему в ответ. Тот и глазом не моргнул. Норман откинулся на подушку, и его снова пронзила боль. Пока завтрак не кончится, он будет строить планы, планировать побег, а до побега — планировать, как раздобыть денег.
— Позвони им ты, Белла, — сказал рабби Цвек.
— Нет смысла звонить так скоро. Он там всего ничего, вряд ли что-то изменилось.
— Сделай мне одолжение, Белла. Иди к телефону.
С половины седьмого они сидели за завтраком. Ночью ни один из них не сомкнул глаз. Каждый у себя в комнате ждал первого проблеска зари, а увидев, выскользнул из постели — тихонько, чтобы другой не знал о его тоске. Они столкнулись лицом к лицу на лестничной площадке. Ни один не произнес вслух, дескать, еще очень рано, и оба чувствовали себя так, словно их поймали с поличным на страдании.
— Иди ты первая. — Рабби Цвек кивком указал на туалет.
— Иди ты, — ответила Белла. — Я подожду.
Они переглянулись, решительно избегая того, упоминать о чем было немыслимо. Наконец рабби Цвек робко спросил, не в силах больше терпеть:
— Еще слишком рано звонить?
— Давай после завтрака, — сказала Белла. — И всё равно тебе лучше бы лечь в постель. Я же вижу, ты всю ночь не спал.
— Спать. Кто бы заснул? — бормотал рабби Цвек, направляясь в ванную.
Там его настигла тошнота. Он прислонился к полотенцесушителю. Почувствовал в груди шевеление, которое, то и дело замирая, дошло до желудка. Боли не было. Он даже ощутил облегчение: ему вдруг стало любопытно, чем же шевеление успокоится. Оно, как ни в чем не бывало, растворилось в паху. Он слышал, как Белла на кухне гремит чашками и чайником. В окошко ванной проник косой луч солнца, рабби Цвек пустил воду и почувствовал пальцами ее тепло. Он услышал, как мурлычет в бороду какой-то мотивчик, не задумываясь, о чем поет. Страдания Нормана потрясли всё его существо, но в душе у него был покой. Он воспользовался этим, чтобы помолиться, зная, что вскоре от покоя не останется и следа. Потом умылся, но свежесть не принесла ему радости, и солнце светило так же, как в любое другое утро. Он вернулся на кухню.
