- Могу, Алеша, - сказал я и улыбнулся, глянув в ночное окно.
Тогда Алеша встал, обнял меня, словно уже налакался до стадии сентиментальности, и сказал:
- Я не уйду в запой. Люби ее. Я буду приходить в гости. Откровенно буду на нее смотреть - это учти. На улице подкарауливать. Ждать - неизвестно чего. Может, дай бог, тебя пристрелят.
Нина вышла из ванной. Алеша, скосив голову и не глядя на нее, - мимо, к двери, скорей, скорей.
Забегая вперед: он все-таки ударился в запой. На десятый день ему стало плохо, и он по привычке приполз ко мне. Но увидел Нину, вспомнил, что она существует как реальность, а не как его поэтический бред, и хотел сбежать. Я еле удержал его, вызвал врачей. Откачали. Но почти тут же он - я полагаю, совершенно сознательно, - ушел в запой второй. Неделю готовился к нему: ходил и занимал деньги - понемногу. Понемногу давали, привычно не надеясь на возврат. Собрав определенную сумму, накупил дешевой водки, залег в своей холостяцкой квартире, пил неделю, две. Потом родители, жившие неподалеку и навещавшие его ежедневно и впустую стучавшие в дверь, обеспокоенные, стали опрашивать соседей, те сообщили, что видели его каждый вечер на балконе провожающим солнце - в стельку пьяного и иногда плачущего. А вот последние дня три он на балконе уже не появлялся. Родители вызвали врачей и милицию, взломали дверь. Алеша лежал у двери с вытянутыми руками. По каким-то там приметам милиция определила, что последние минуты своей жизни Алеша полз. Спиртного же в квартире не было - ни капли. Выпил он за две недели тридцать бутылок водки, то есть чуть больше двух бутылок в день.
Но это было после.
О чем я говорил?
Да, о том, как показывал Нину друзьям и знакомым. Впрочем, на Алеше друзья кончились. Остались знакомые.
Врач Саша Чикулаев, пьющий, как и Алеша, но умеренно, хотя и постоянно, пришел, толковал довольно занудно о своей постылой работе в больнице, в отделении травматологии.
- Надоело. Режу и режу. И все равно - гангрена. Маресьеву пилили ржавой пилой - встал на ноги, то есть на протезы. А эти - не хотят выздоравливать. Я ему ступню, а гангрена - выше. Я по колено - а она выше.
- А вы бы сразу по пах, - сказала Нина, которая в эти дни не понимала, что где-то могут быть несчастья.
- Без толку, - даже не глянул на нее Чикулаев (он вообще словно не замечал ее). - Я по пах - а гангрена в кишки! И вот человек - самовар. Без рук, без ног. А родственники суют деньги. Чтоб хоть такой, но жил! А зачем мне деньги за самовар? Борзыми щенками вот не дают - жаль! Хотя лучше гончими.
