Андра так и не явилась. Сообщили, что она предоставила письменный рассказ о случившемся под присягой двух полицейских. Она не может присутствовать на слушании из-за срочных дел по службе. Это уважительная причина, ведь госпожа Реа – Министр. Письменные свидетельства приняты и зарегистрированы.
Слушание вела шеф-следователь по внутренним преступлениям. Первым она спросила Ралда. Перед слушанием он долго думал, рассказать ли всем, что произошло на самом деле, и решил, что все же расскажет, иначе потеряет не только глаз, но и душу.
– Это не Дитр, – повторял он в конце, не замечая, что левый его глаз уже вовсю орошает воротник слезами, – он не мог, понимаете? Это тьма, проблудная тьма всемирного зла.
Шеф-следователь сказала, что вопросов больше нет, и спросила, как он себя чувствует, не надо ли ему прерваться. Ралд затряс головой. Начался расспрос Дитра. Дитр заговорил, рассказывая то, что заставило ученых слушателей напрячься в креслах.
«Если бы мысли могли вонять, то я почувствовал их зловоние – тогда, в сквере, когда давал интервью.
Жуткие сны – слишком проклятые, чтобы их видеть.
Отражение, клянусь, его отражение в моем зеркале.
Никогда не ладил с огнем, но теперь и свечи загораются, хотите, зажгу вам папиросу?»
– А давайте, – кивнула шеф-следователь и полезла за портсигаром. Через несколько секунд папироса уже дымилась. – Запишите, Секретарь. Продолжайте, Парцес.
«Он приходит в свете дня, он рвется наружу.
«Я дам ему в глаз вместо тебя, Парцес, – вот что он сказал.
А тебя я уничтожу. Я уничтожу тебя, Парцес».
Дитр умолк и бессильно опустился в кресло, хотя шеф-следователь не разрешала ему садиться. Но она не возражала и напряженно пыхтела папиросой. Залпом заговорили ученые. Шеф-следователь призвала к порядку. Она велела увести Дитра и Ралда и вызвать их лечащих врачей. Их увезли в лазарет в разных экипажах, так и не дав пообщаться. В палату Ралда привел уже один фельдшер, а Одора испарилась в направлении своей редакции.
Тухлая патока больничных дней продолжила течь своим чередом. Ралда никто не навещал, чему он был страшно рад. Каждая новость извне приводила его в зыбкое состояние отрешенности. Как-то раз к нему пришел душевник, но заключил, что травма не повлияла на его сущность. Лечащий врач принес буклет с наклепками, сказав, что такие носят многие почетные граждане, потерявшие зрение в боях за Песчаное Освобождение.
– Но я-то потерял глаз на попойке. Героическая наклепка мне ни к чему, – ответил Ралд.
