Ралд тяжело дышал, ему казалось, что Дирлис забирает у него весь воздух своим длинным костлявым носом. Ребус ни разу не тронул Больничную дугу, как-то раз заметил Парцес и отправил Ралда трясти Дирлиса, который уже тогда был шеф-врачом. Дирлис и Ребус учились в одни годы, Дирлис был Головным своего отделения наряду с Крустой, которую тогда звали Лорцей. Дирлис не общался с маньяком, он не защищал от него своих однокурсников, когда Ребус им вредил. Дитр говорил, что Дирлис наверняка трус, Ралд же Дирлиса прекрасно понимал – он бы тоже не стал идти наперекор опасному душевному уроду. У Ребуса обнаруживались союзники в самых неожиданных местах, и Дирлис тоже попал под подозрение.
Почему он за все годы террора не тронул столичную больницу? Ведь сжёг же он Гражданский Госпиталь в Гоге, говорил Дитр на процессе против Шорла Дирлиса. «А вы сами у него спросите, господин Обвинитель, – ответил Дирлис. – Мне никогда не хотелось с ним общаться, и сейчас ничего не изменилось». Но ведь вы же общались в студенческие годы, возражал Обвинитель. «Нет, я с ним не общался, и после института я его не видел», – заявил Дирлис. Доказательств сотрудничества не нашли, а Ребус, которого могли подстрелить, придавить, порезать при попытке задержания, всякий раз куда-то исчезал и зализывал увечья непонятно где. «Может, горелая тварь самовосстанавливается за один день? – предположил Ралд, но Дитр от него отмахнулся, не веря, что Ребус станет сам вытаскивать из себя пули. – Гралейцы – они же как барсуки, на них за ночь всё заживает». Чушь это, отвечал Дитр, кто-то его чинит из раза в раз, и готов нос заложить, что это Дирлис. И сейчас Дирлис, скрючившись над одноглазым, больным Ралдом, сознавался во всём. Человек, который мог одним движением скальпеля прервать ужас целой страны, из раза в раз чинил Рофомма Ребуса.
– Не трогай Больничную дугу, Рофомм, сказал я ему. Не трогай мою работу, не рушь мой цех. Я не хочу чинить их зазря, это будет всемирно пустая трата моих сил. И я понял, что сказал правильно, но теперь я на крючке у зла. Он кивнул и сказал, что пока что не будет. И действительно – несколько лет подряд, пока мы снова не встретились, он не трогал больницу. И когда он снова заявился ко мне, я без вопросов занялся его очередной раной. Я ничего не сказал о Больничной дуге, понимая, что пока я делаю всё, что он требует, и он будет исполнять своё обещание. Он приходил ко мне всякий раз, когда его ранили в столице. Не знаю уж, как он справлялся с ранами в Гоге или Акке, видимо, терпел. Своё тело он доверял только мне. Один раз он пришёл весь в лихорадке от загноившейся раны. Я понял, что он терпел весь путь из Гога, чтобы попасть в столицу ко мне. Тогда он был очень слаб, и я подумал, что смог бы его зарезать, всемирно изловчившись. Но я этого не сделал, Найцес. Я не мог этого сделать. Меня другому учили. Для того, чтобы уничтожать маньяков, есть вы и Парцес. А я лишь делал своё дело. И я просто боялся. Найцес, – просвистел он, и его пенсне начало сползать со вспотевшего от волнения носа старого врача, – вы получили моё признание. Что вы теперь со мной сделаете? – он сдавил локоть Ралда своей сильной тощей кистью. – Возобновите дело против меня?
