Галя не утешала ее. Слова не выговорила. Можно сказать, сперва и не сочувствовала вовсе. Ясное дело, жалко было Николая Петровича неведомого, который на фронте «пал смертью храбрых». А Капу — нисколько.
Соседка всю ночь не спала и не гасила свет. Сперва горело электричество, а потом, когда не стало тока, зажгла керосиновую лампу. Сидела Капа в своей красивой голубой шелковой сорочке, с распущенными волосами возле стола, читала-перечитывала письмо от матери и похоронку, бормотала что-то, всхлипывала, сморкалась. Потом достала из чемодана письмо погибшего мужа и заголосила…
Галя наблюдала за соседкой с девчоночьей брезгливостью, не веря ее отчаянию. Душа Галина не мирилась с тем, что вчера только соседка изгоняла ее отсюда из-за своего борова, нынче притворно убивается по мужу. Какие уж тут причитания? «Поплачет, поплачет для виду, а там, глядишь, меня опять на улицу выгонять примется. Ничего с ней не станется. Таким-то и горе не в горе…»
И все же под утро ступила она босыми ногами на холодный пол и подошла к соседке. Молча обняла, стала гладить по волосам, приговаривая:
— Чего же теперь делать-то, Капа? Чего делать? Все одно уж… Коль судьба такая… Чего же делать?
Капа прижалась лицом к ее животу, и слезы насквозь промочили Галину бязевую сорочку. А она, стоя босыми ногами на холодных досках пола, гладила и гладила соседкины волосы, плечи, спину. В душе у Гали не осталось более ни брезгливости, ни мстительного презрения.
После той ночи Капу стало не узнать. Вроде бы переродилась женщина. Даже голос ее сделался глуше. Боров у них в комнате более не появлялся. Да и Капа дома бывала редко — все в госпитале, все в госпитале.
Так прошел месяц, а то и два (Галя в Ульяновске с полгода пробыла, покуда их не перевели сперва в Воронеж, а потом — в Винницу), и никаких перемен вроде бы не предвиделось. Подружилась она с Капой, жалела ее, сломленную горем, притихшую, вроде бы пришибленную. На сытого Боровского глядела Галя ненавидяще. Он же только посмеивался.
И вот однажды, возвратясь под вечер после дежурства, Галя застала в гостях у Капы Павла Хмельнова. Хозяйка и обгоревший танкист пили чай. Гость брал чашку с отбитой ручкой лопаточками своих ладоней и осторожно подносил к безгубому рту. Капа разговаривала с ним и смеялась. Она взглянула на Галю, и той почудилось, что глаза у Капы точно такие, какими она встречала ее в те времена, когда в комнате рассиживался Боровский. Капа взглянула на нее и тотчас повернулась к Павлу. И опять засмеялась.
