Голос солдата | страница 37
— Погоди, Кланя, погоди…
— Чего там годить? На любовь, Митенька, ты не гож. Больно много о совести помнишь, сердцу волю дать не смеешь.
— Пойми, брат он мне. Вроде как и жить мочи нет, оттого что Андрюху на войне так искалечило. Да ведь и про то никак забыть нельзя, что не от одной убогости он страдает. Измена твоя для него больнее раны глубокой…
— Измена? Какая же измена, Митенька? Изменяют любимому. А не люб человек — не ему изменяешь, а себе — с ним.
Они стояли друг против друга, и Митьке делалось все очевиднее, что сейчас у них все определится. Либо любовь их новую силу обретет, либо расстанутся они врагами. Перед глазами Андрюха опять возник. И сказал Митька:
— Может, и верные твои слова, Кланя. Только верные они для одной тебя. Для меня это — обман бессовестный. Андрюха всегда будет промеж нас стоять. Мне бы прежде это понять — ума не хватило. Нынче вот понял. Так что ты не серчай, Кланя.
11
«Виллис» наконец съехал с асфальтового шоссе и теперь не слишком быстро двигался по лесной грунтовой дороге, искореженной колесами тяжелых машин и орудий, гусеницами танков, тягачей и самоходок. Стволы елей, сосен, буков, дубов были увешаны табличками и указательными стрелками: «Хозяйство Пенькова», «Хозяйство Овчарова», «Хозяйство Лордкипанидзе», «Хозяйство Горбатюка», «Хозяйство Артемова». В зарослях дымили полевые кухни. Между деревьями стояли почти незамаскированные «студебеккеры», «шевроле», «виллисы», «доджи», орудия, тягачи, «тридцатьчетверки».
Около машин суетились шоферы, возле орудий — огневики, тащили тяжелые катушки кабеля связисты, куда-то спешили штабные офицеры. Хотя отсюда до передовой было рукой подать, солдаты и офицеры держались, как в глубоком тылу. В последнее время не только здесь, на некотором отдалении от передовой, но и на самом переднем крае в людях заметно притупилось чувство опасности. Кое-кому это дорого стоило.
После падения гитлеровского Берлина уверенность в скорой победе, как ни странно, сделала фронтовиков благодушными. Теперь-то удача не должна была от них отвернуться. А ведь именно сейчас, на самом пороге мира, чувство опасности, казалось бы, особенно обострится. Как обидно в канун победы погибнуть или сделаться инвалидом!..
Вспомнился Митьке друг в полосатой госпитальной пижаме — на груди гвардейский и парашютный значки и медаль «За отвагу» — с полупустым правым рукавом и белой тугой повязкой, венчающей голову. Она вроде как увеличивала Славкин рост. Нынешний Горелов чем-то походил на Андрюху, каким они с Нинкой застали его снежной осенью сорок второго в забитой койками палате госпиталя в Свердловске.