— Дружище, — сказал я, — я уже решил, что не буду заниматься ничем другим, пока мы не вытащим вашу жену из тюрьмы. И в тот день, когда она выйдет на свободу, я сам переведу ее через границу. Мне все равно нужно будет вернуться в Финляндию, чтобы отправить отчет.
Он хотел поблагодарить меня, но я не дал ему говорить.
— Когда вы поедете? — спросил я.
— Завтра. Надо еще кое-что сделать. Сколько у вас денег?
— Для себя мне хватит, но без запаса.
— Я оставлю вам все, что у меня есть, — сказал он, — а сегодня же пойду повидаю старого коллегу, который, может быть, сумеет достать еще кое-что. Ему полностью можно доверять.
— Кстати, — спросил я, когда этот вопрос был решен, — вы никогда не слышали про капитана Зоринского?
— Зоринского? Зоринский, Зоринский… Нет. Кто это?
— Один тип, который, похоже, много о вас знает, — сказал я. — Говорит, что он друг Мельникова, хотя при мне Мельников никогда не упоминал его имени. Вчера он особенно хотел знать, по какому адресу вы теперь находитесь.
— Вы же ему не сказали? — нервно осведомился Марш.
— За кого вы меня принимаете?
— Послезавтра можете ему сказать, — рассмеялся он.
Марш отправился к своему коллеге, сказав, что предупредит его о моем возможном визите, и пробыл там весь день. Я остался у него и мелким почерком на кальке изложил предварительный отчет об общей ситуации в Петрограде, который собирался просить Марша взять с собой. Чтобы быть готовым к любым непредвиденным обстоятельствам, дописав, я свернул кальку и отдал ее Марии, и та спрятала ее на дне ведра с золой.
На следующее утро Марш явился в квартиру номер 5 в огромном тулупе с меховым воротником, который наполовину скрывал его лицо. В такой маскировке он собирался бежать через границу. В качестве паспорта он взял удостоверение личности своего кучера, который приехал в Петроград с экспроприированной фермы, чтобы повидаться с Марией. Марш нарочно испачкал лицо, и с трехдневной рыжеватой щетиной, шоферской фуражкой, надвинутой на уши, и большим мешком за спиной, который придавал ему вид крестьянина, Марш выглядел… да совершеннейшим пугалом, говоря попросту! Костюм его не поддавался описанию, но в толпе крестьян он не вызвал бы особого интереса.
Благодаря уверенности в том, что, уезжая, он поступает правильно, к Маршу полностью вернулось прежнее расположение духа, и он громко шутил, добавляя кое-какие последние штрихи к своей маскировке. Я отдал ему свой отчет, и он сложил его в плоский квадратик размером с четверть ладони, снял сапог и спрятал квадратик в носке.
