В этот миг, к счастью для меня, вернулся Марш с тремя стаканами чаю, извинился, что нет сахара, и разговор неизбежно обратился к теме голода. Наконец Полицейский встал, чтобы откланяться.
— Кстати, Алексей Фомич, — сказал Марш, — вы не можете подыскать мне место для ночлега на сегодня?
— Для ночлега на сегодня? Почту за честь, месье Марш, если вы воспользуетесь моим гостеприимством. У меня есть лишняя кровать, хотя, боюсь, не смогу вас попотчевать роскошными яствами. Но все-таки, сколько ни есть…
— Благодарю вас. Я постараюсь прийти ровно в девять.
— Дайте три коротких звонка, и я сам открою дверь, — сказал Полицейский.
После его ухода я рассказал Маршу о нашем разговоре и спросил, что имел в виду этот человечек насчет «вращения в придворных кругах». Марш развеселился.
— О, он был чем-то вроде частного детектива, — сказал он. — И теперь воображает о себе невесть что. «Доступ к самому императору», ну надо же! Его волнуют только деньги. Он прикарманит большую часть из этих тридцати тысяч. Но он и боится нас. Он на сто процентов уверен, что союзники вступят в Петроград, так что, если хотите вести с ним дела, скажите ему, что вы англичанин, и он рассыплется перед вами мелким бесом. Кстати, надо бы посвятить Дмитрия Константиновича в наш секрет, потому что вам эта квартира будет очень полезна. Журналист — страшный трус, но купите ему чего-нибудь съестного, а еще лучше заплатите за дрова, и можете пользоваться его квартирой, как вам заблагорассудится.
Поэтому мы посвятили нервного хозяина, бывшего журналиста, в важную тайну, и когда Марш спросил: «Вы же не возражаете, если он иногда будет ночевать у вас на диване?» — Дмитрий Константинович чуть не умер от страха. Его тонкие губы затрепетали, а подергивающаяся улыбка и наполненные слезами глаза яснее любых слов взмолились: «О, ради бога, оставьте меня в покое!» Но я смело сказал:
— Только я не люблю спать на холоде, Дмитрий Константинович. Может быть, вы достанете мне дров? Вот вам деньги на сажень дров; мы их, конечно, разделим.
Тогда его истерзанное заботами, тревожное лицо снова резко изменилось, как тогда, когда Марш дал ему хлеба.
— Ах, превосходно, превосходно, — воскликнул он в экстазе, его страхи полностью рассеялись в ожидании грядущего тепла. — Я сегодня же принесу дров, и у вас будут простыни и одеяла, и я устрою вас со всеми удобствами.
Итак, было решено, что, если Мельников не найдет для меня более подходящего места, я вернусь к Журналисту тем же вечером.
