Отброшенный силой удара, Хеннесси рухнул на тротуар, задыхаясь от шока и боли. Затем, словно в подтверждение своей легендарной стойкости, он поднялся на ноги, вытащил из-под жилета свой пистолет и с трудом пошел за своими убегающими противниками. Несмотря на то что ранения его были ужасны, он сделал два безуспешных выстрела в сторону еще не рассеявшегося порохового дыма, прежде чем споткнуться о порог и упасть во второй раз.
Билли О’Коннор успел пройти не более нескольких сотен ярдов[55] по направлению к своему дому, когда по улице разнеслись звуки выстрелов. Он развернулся и побежал по грязи, пока не наткнулся на раненого друга, опиравшегося на ступеньку. Даже в полутьме О’Коннор разглядел рваные дыры, пробитые зарядами дроби, и почувствовал липкую теплоту крови на одежде товарища. Губы Хеннесси шевелились почти беззвучно. О’Коннор, стоя на коленях в кроваво-грязной луже, прижал ухо к его лицу.
– Задали они мне, – прошипел умирающий. – И я им задал, как только мог.
– Кто задал, Дэйв? – спросил О’Коннор. Ответ прозвучал так тихо, что он еле уловил его сквозь хрипы затрудненного дыхания.
– Даго[56], – пробормотал Хеннесси. – Это сделали даго.
Когда слова начальника достигли ушей полиции и прессы Нового Орлеана, они произвели фурор.
Люди Хеннесси провели паршивую ночь, просеивая содержимое грязных канав вдоль Жиро-стрит в поисках орудий убийства. К рассвету они были однозначно настроены сначала хватать подозреваемых, а уж потом выслушивать их. Их взгляды разделял Джозеф Шекспир, мэр Нового Орлеана. Шекспир, как и большинство представителей правящего класса, не испытывал любви к «даго» с их иными обычаями, странной едой, религией и непостижимым языком. Он был привержен бытовому расизму, распространенному в Соединенных Штатах в Позолоченном веке[57]. «Мы находим их, – заметил он однажды, когда нужно было высказать мнение об итальянцах, – самыми праздными, порочными и никчемными людьми среди нас… Они грязны душами и домами, и эпидемии почти всегда вырываются в мир именно из их квартала. Они лишены мужества, чести, правды, гордости, набожности и всех качеств, которые присущи сознательному гражданину». Шекспир определенно не видел причин защищать таких людей просто потому, что не было свидетелей того, как стреляли в Хеннесси, и никого, кто мог бы опознать убийц. Когда последовали приказы мэра, они были однозначны: «Прочесать весь район! Арестовать каждого встречного итальянца, если будет нужно, и снова прочесать завтра утром».
