— Нравится? — голос вывел Володьку из оцепенения. Вслед за низким тембром в комнату вплыла женщина. Не вошла, не появилась, она именно вплыла, словно не касаясь пола. В глаза бросились длинные золотые серьги с красными камнями, кисти шали, наброшенной на плечи, и пальцы, унизанные многочисленными кольцами. Ее взгляд был мягким, а губы не переставали улыбаться. На следующий день Вольский не мог вспомнить ее лица.
— Нравится.
— Умеешь рисовать? — женщина внимательно смотрела на мальчика, словно бы оценивая.
— Нет, — Вольский пожал плечами. Отчего-то сейчас глядеть на владелицу магазина было… стыдно?
— Научишься. Если душа просит… — взгляд женщины стал пронзительным. — Покупаешь?
Сам не зная почему, Володька кивнул. Владелица магазина бесшумно достала казавшиеся магическими карандаши и альбом. Так же неслышно она уплыла за кассу, громкими щелчками счет оповещая книжные полки о совершившейся сделке.
— А кто тот мужчина с портрета? — Володька бросил взгляд на витрину.
— Так, старый знакомый, — золото блеснуло при быстром взмахе пальцами. — Любитель бумажных дел.
— Тоже художник?
Женщина лучезарно улыбнулась при слове «тоже»:
— Нет, он по другую сторону.
— Как это?
— А вот так. Ну что, вот твои карандаши, альбом. Папка в подарок.
— Как так? Я не могу — в подарок.
— Бери-бери, пригодится.
— Спасибо большое.
— Рисуй от души, мальчик.
Володька вышел на улицу и еще немного постоял у портрета. Старик улыбался, но уже немного иначе. Что-то многозначительное, скрытое плясало в его глазах. Вольский моргнул и пошел прочь.
С того самого дня он не расставался с черной папкой. Почти никому он не говорил о своих набросках. Картины, всплывающие перед глазами, немного настораживали. Они получались сами собой. Володька задумывал пейзаж, а выходил портрет. Рисуемая вода проглатывала блики. Линии закругленные выходили прямыми. Со временем парнишка смирился и приписал волшебную силу карандашам. Конечно, он понимал, что никакой магии тут нет, но приятно было помечтать о том, что это не его воображение виновато, а какие-то совсем иные силы. В голове Володьки в такие моменты всплывали слова «Рисуй от души».
— Может, это не карандаши вовсе, — бубнил он, выводя контуры Адмиралтейства. Вообще должна была выйти карикатура на директора, но получалось Адмиралтейство. — Не карандаши и не бумага. Душа. Вот есть мозг, сердце есть. А что такое душа? Нить?
Часто Вольский раскладывал свои рисунки по постели и долго их рассматривал. Совершенно другим был Петербург, изображенный его карандашом, люди были необычными. Они дышали, жили, но как-то совсем иначе. Иногда Володька придумывал истории, которые могли бы связать их воедино, но слова не подбирались, а только новые и новые штрихи ложились на бумагу, новые и новые листы становились содержимым толстой черной папки.
