Вольский смотрел на Китайца и не узнавал. Чем дольше тот говорил, тем все яснее становился взгляд, казалось, даже морщины разглаживались, а пальцы переставали подрагивать. Из речи исчезали нотки сарказма, вечные шуточки и присказки. Удивительная серьезность Китайца заставляла Володьку только усиленнее вслушиваться в слова.
— Ни один чертеж в Теневой не может быть создан без моей бумаги. Вернее, создать-то его можно, да только работать он не будет.
— А если мы сейчас начертим… — Володька не хотел отпускать надежду.
— Начертить может только Геометр, — Китаец улыбнулся.
— Но Пёс отказался стать…
— Вот именно.
— И что же теперь?
— Мы не знаем пути твоей души. Вырисовав новый график, мы можем нарушить баланс. Баланс всей Теневой, всего мира. Мы не можем учесть всех деталей, мы их не знаем.
— И даже…
— И даже Хранитель.
— И что же нам делать?
— Мы идем в гости к Семнадцатому Геометру!
Володька поежился, сильнее сжимая в пальцах бумажный свиток. Китаец поднялся, потрепал Вольского по плечу и улыбнулся вновь:
— Может, он и математик куцый, но чай у него отменный.
Глава двенадцатая. Художник
— Эй, Вольский, ты чего мутишь?
— Ничего.
— Ну что там у тебя?!
— Ничего, сказал же!
— Письмо любовное пишешь? Ха-ха, влюбился, да, в кого, в Ленку?!
— Отвали, говорю, Громов, достал уже!
— Ну а там-то что? — Громов уже тянул на себя черную папку. Володька крепко держал стопку листов, запечатанную от всех плотным картоном.
— Не твое дело!
В те минуты, когда Володька рисовал, он становился будто другим человеком. Его не интересовала погода, он забывал о друзьях, он думал только о линиях, которые складывались в рисунок. Сейчас парнишка пожалел, что взял альбом в школу. Одноклассник-заводила, похоже, не собирался отступать от своего намерения забрать у Володьки папку. Вольский резко оттолкнул Громова. Тот со всей силы шарахнулся локтем о раму окна, находящегося прямо напротив нижних ступенек пожарной лестницы.
— Что здесь происходит, Вольский?! Ты опять драку устроил? — Евгеньевна была вездесущей.
Как в голову пришла идея рисования, Володька не мог вспомнить. Просто однажды он проходил мимо книжного магазина и заворожено остановился. С витрины ему улыбался худой старик. Выставленная картина уже подернулась тонким слоем пыли, но взгляд изображенного притягивал. Вольский оглянулся: люди проходили мимо и вовсе не обращали внимания ни на магазинчик, ни на удивительный портрет, ни на мальчика, как будто бы их вовсе не существовало, но синий взгляд старика требовал войти. Володька неуверенно толкнул дверь. Магазин был крохотным, от пола до потолка — старинные книги, неровными стопками, стертыми корешками. Букинистика, понял Вольский. Тут же, недалеко от прилавка со старинным кассовым аппаратом и счетами, находился стенд с принадлежностями для рисования. Карандаши, кисти и краски, альбомные листы и одинокая черная папка.
