— Точно так и закричал, — Ман вздохнул.
— Вот ведь какой импульсивный, — скрип из легких Китайца, скорее всего, стоило расценивать как смех. — А дальше-с?
— Он замолчал, пожевал кончик своего карандаша и приказал выудить.
— Выудить? — Китаец умиленно хлопнул в ладоши.
— Выудить, — профессор почти виновато буравил взглядом ковер.
— Ай да Геометр! Только вот почему ты выуженных ко мне привел-с? — взгляд старика блеснул совсем не старческой острой синевой, полоснув по Володьке.
— Понимаешь ли, что он задумал?! Из живого мальчишки душу вытряхнул, чтобы себе забрать. Я, конечно, много чего повидал тут, но такого преступления не могу потерпеть. Помоги ты им объединиться, всё лучше будет.
— Как только это случится, мальчик окажется дома, а что мы потом-с будем делать?
Ман тяжело вздохнул:
— Ума не приложу.
— А вот стоило приложить, батенька, коль скоро решения ищете. Я вот как себе полагаю-с, — старик погладил тонкую бородку пальцами, — бумагу я, конечно, дам, но не сразу. Тебя ведь циркулем позвали, Ман?
— Им самым. Надоумили парнишку. — Китаец снова резанул Вольского взглядом, однако тени рядом с парнишкой будто бы не замечал. — Я слышу, что зовут, вот и пошел по нити. Работает циркуль. Даже не помню, когда в последний раз испытывали его вот так. Нашел, а они: «Веди к Китайцу». Привел.
— Вижу, привел-с. Ну что, мальчик, делать с вами?
Володька буркнул что-то неразборчивое. Его неумолимо клонило в сон, ноги гудели, а веки наливались свинцовой тяжестью.
— Спать, я полагаю?
— Вы правы, профессор, хотя сон — вопрос почти не филологический. Помогите-ка.
Вольского оттащили в соседнюю комнатку и уложили на тахту. Володька даже не пытался выкарабкаться из дремы, осмотреться или сопротивляться, просто провалился в темный и будто бы влажный сон. Он брел по пустынным улицам города, большого и раскаленного жарой. Никого и ничего вокруг, ни звука, кроме боя сердца, ни одного знакомого места, но ощущения потерянности не было, только цель — синий двухэтажный дом, зажатый в асфальт. Там должно выясниться всё. Что «всё», Володька не знал, не понимал, не спрашивал себя, просто шел по улицам, углубляясь в утробу городских кварталов. «Таверна» появилась неожиданно, будто вынырнула из грязного переулка совершенно не там, где должна находиться. Вольский остановился: из окна второго этажа, отчаянно хохоча, высунулся Геометр, размахивающий чайником на манер дирижерской палочки. Раму к картине сумасшествия очерчивал пластиковый оранжевый циркуль, уводя видение по кругу в тугую спираль, стягивая до размеров точки, бешено смеющейся точки…
