И нападение на сильнейшее устремление, да еще и облаченное в физическое тело не могло не последовать. Был ли график у этого тела, не было ли, почему оно оказалось здесь, не волновало желающих вырваться из Теневой. Казалось, нужно лишь объединиться, слиться с телом воедино, подчинить устремление своим установкам — и Геометр не сможет игнорировать Живого Человека в Теневой. Если их будет достаточно много, то сконцентрированной энергии должно хватить, чтобы проломить стену… Переговорщик не смог успокоить десятки разгневанных, Ёла серьезно потрепали, пытаясь ворваться в телесную оболочку, надрывая нервные окончания, стремясь сломать и подчинить отчаянно сопротивляющегося вмешательству — мужчина не смог больше ходить. Ман чудом смог удержать хотя бы часть стены и вернуться в «таверну». Там, в темном и холодном подвальчике, можно было не опасаться вторжения, можно пить портвейн и лечить человека, который так мечтал вернуть свою душу.
Только поправившись, перебравшись с узкой койки в кресло, неизвестно где раздобытое Маном, Ёл уже требовал научить его строить стены — он попытается снова, и его стены смогут удержать любую бурю, любой ураган. И Ман научил. Способ неприкосновенности был не сложен, нужно лишь напрячь силы тела и стремление сохранить самого себя — никто не сможет даже прикоснуться к тончайшей ткани стены: словно электрическим разрядом била она силой, не позволяя ни малейшего прикосновения. Ман объяснил, что кое-кто из людей в мире, откуда пришел Ёл, тоже умеет делать подобное. Только неосознанно. Для защиты от воздействия иных душ.
А еще уродливому невысокому человечку было интересно общаться с кем-то, кто так горячо верил в возвращение своей души. Хотя желание и абсурдное, но верить в то, что Геометр изобретет что-нибудь новенькое — а уж Ман повидал на своем веку всяких его парабол, — азартно.
И вот однажды Ёл выстроил стену и направился к Адмиралтейству. А вернулся окрыленным. Ман не знал, как же угрюму удалось убедить строптивого и обычно осторожного Геометра рискнуть, но идея блеснула новой надеждой.
И с треском провалилась, как теперь понял Ман.
А тогда, много дней назад, Ёл рассказал Геометру, что в прошлой жизни так много отдал своим жене и детям, что в их душах наверняка можно найти хоть что-то, чтобы вернуть и его к прежней жизни. Очевидно, поставленная задача заинтересовала Геометра. Он долго и хмуро смотрел на пришельца, который посмел оторвать его от дел поважнее, а затем полез сверяться с чертежом. Разыскать что-то в кабинете чертежника не представилось бы возможным кому-то, кроме него. Геометру не нужен сейф или путаные пароли — беспорядок его вещей стал лучшим в мире шифром. Потому что был беспорядком для кого угодно, кроме Геометра. Папка нашлась. Затем еще одна. Взгляд математика загорелся. Скучная необходимость избавиться от бормочущего на одной ноте Ёла превратилась в настоящее приключение — и время понеслось вскачь, одновременно вытягиваясь в длиннейшую ленту. Высчитывая день за днем, он, наконец, решил вывести теорему, которая и была провозглашена сидящему на диване Ёлу самым что ни на есть гордым и величественным тоном. Приобретая отданную объектом X часть души, материал усваивает ее в N раз больше, чем изначально дано ему в Теневой. Следовательно, излишек Y можно изъять без вреда для исходника, если тому не исполнилось в теле пятнадцати лет, когда душа окончательно сливается с телом и её график невозможно изменить.
