План был гениален в своей простоте. «Кашевар» выглядел естественно, и легенда его звучала слишком нелепо, оттого и правдиво. Именно так и вел бы себя обычный сельчанин – девчонок связанных жалко, а в полутьме не понять, кто там еще в пленниках. И теперь он уставился на Данну, отшатнулся и натурально задрожал. Вся его поза выражала: я не убийца, грех на душу не возьму, но представления не имею, что делать с драконами, против которых мы вроде бы и кашеварим.
Но его роль была уже практически закончена. Разумеется, Оли освободила Орина, а Мия уже успела развязать самые толстые веревки Карина. Он сразу же кинулся к Данне и разорвал путы буквально зубами – вот это уже выглядело пафосным идиотизмом, достойным волчьего театра. Наш освободитель все еще под занавес отыгрывал, как пытается в ужасе отползти к стене, не реагировал на благодарности, но дело было сделано. Хотя заклинания все еще не действовали, то есть ректор…
– Дядя еще довольно далеко, – Сат будто не удержал мою же мысль в голове. И, разминая затекшие руки и кривясь, когда приходилось двигать пострадавшим плечом, отдавал тихие распоряжения, как главный здесь: – Мы все еще бессильны, если нас увидят сейчас. Потому самое правильное – остаться здесь. Карин, к двери – предупреди, если приблизится охрана. Орин – к той стене. Дядя должен появиться оттуда. Все остальные будьте готовы – против разбойников не кидайтесь. Карин сильнее нас всех вместе взятых, он сможет их задержать. Кашевар! – он припечатал черным взглядом мужчинку к полу. – Сиди смирно. Потом пойдешь с нами и получишь награду, о которой даже не мечтал. В этом лагере ты не останешься, ведь эти преступники все будут казнены, а ты хоть и один из них, но в качестве благодарности я выписываю тебе другую судьбу. Прямо сейчас сиди смирно и не вздумай издать хоть звук. Оли, следи за ним, он может от волнения нас выдать.
На мой вкус, именно в этот момент актерский талант мужчины дал капитальный сбой – он уставился на Сата, как на придурка, не понимая, почему мы не убегаем. Потом вообще перевел взгляд на меня в немом, но подчеркнуто агрессивном желании ответа. Я едва заметно пожала плечами – дескать, театральная импровизация, ничего с ней не поделать. Остальные не заметили его многозначительного и дикого взгляда лишь потому, что были сосредоточены на других заботах. Он уполз бы уже – докладывать моему отцу о провале, если бы лисица в него не вцепилась.
Провал этого спектакля был похлеще, чем я видела в волчьем театре. Для торжества абсурда не хватало одной детали:
