Захаживали к Назарьевым соседи — старики, бабы, кружком усаживались иа табуретках, осторожные разговоры вели про новые порядки, вздыхали, хотели исподволь выведать что-нибудь у Игната: был он на войне и на чужой стороне, повидал побольше, — может, от офицеров и генералов правду какую слыхал.
— К чему приведет эта жизнь, к кому прислониться?
— Дерутся, а конца-краю не видать.
Игнат советовал обождать, оглядеться, жизнь, она сама укажет.
— Век доживаю, не думала не гадала, что ад кромешный на земле увижу.
— Не приведи господь.
— Помутился белый свет.
— Бо-ога забыли….
Хозяин безучастно глядел в окно. Невмоготу становилось от нудных скорбных жалоб.
— Не сеял, не жал, а за хлебом в закрома лезет.
— Говорят, Митрий Каретников в станичном исполкоме за главного над теми, что хлеб выгребают.
— Он знает, у кого брать. Все у нас заранее обглядел, вынюхал.
— Эх, не свое — не жалко.
При упоминании о Каретникове передернуло Игната. Поднялся, ушел в другую комнату. «В станичном исполкоме… Вот как. До власти дорвался. Теперь тягаться с ним потяжельше, если б привелось… Неужели Любава с ним? В одной упряжке? Неужели не одумается?» И опять у Игната заболело сердце, как там, на чужбине. И никуда не деться от боли этой, ничем не притушить ее. Охватывала оторопь, когда глядел на себя в зеркало — жесткими, темными стали скулы, на лбу залегла морщина, угрюмость, настороженность в карих глазах. А ведь с той поры… минул всего один год. А какая теперь Любава?..
Демочка влетел к Игнату на третий день под вечер. В рубашке с засученными рукавами, запыхавшийся и такой же, как бывало в степи, до черноты загорелый.
— Братка! — вскрикнул он с порога. — Живой?
— Живой, — улыбаясь, ответил Игнат, радуясь тому, что есть преданная ему душа в хуторе и родня близкая. «Ишь как возликовал пастушонок», — взбивая подушку, подумал Игнат и оглядел крепкого и подросшего парня. Белая тесная рубашка, казалось, вот-вот на плечах его по швам лопнет. Обнялись, поцеловались. Демочка уселся у ног брата на кровати.
— Приехал. Хорошо. Слухи ходили, будто потрепали вас крепко. Правда?
— Было по-всякому.
— Ранили?
— Там не жалеют.
— Страшно на войне? — Демочка шею вытянул. Игнат заметил — братишка расспрашивает, а сам на окно поглядывает, глаза у него бегают. Либо кто его на проулке ждет? Да, не так рад встрече, как бывало в степи или в станице.
Слово «война» приободрило старшего брата, прибавило гордости. Сдвинув брови, раздумчиво выговорил:
