— У вас своя правда, а у нас… — тихо проговорил Назарьев.
— А у вас — своя? Другая, да? — будто чему-то обрадовавшись, спросил красноармеец. — Верно. Вот ваша правда — землицу удержать и работничков на ней. Чтоб все по-старому, как испокон веков было. Хорошо! Правильно! В амбары хлебец плывет, а в карманы — деньги. До других вам нету дела. А наша правда — свобода и равенство.
Терентий прищурился, спросил, улыбаясь:
— Ты сколько земли имел?
— Нам хватало.
— А все-таки?
— Десятин, должно, ну… семьдесят — восемьдесят.
— А вот я имел три десятины. А по какому праву ты имеешь больше? По какому?
— Это идет от деда и отца.
— У твоего деда и отца что же, головы посветлей, кровь чище, чем у моих стариков?
— Не глядел. Но не нами это заведено. Всю жизнь так…
— Так мы такое ваше заведение ломаем! Аж кости трещат. Правда? Миром вы землю не отдадите. — И, скосоротясь, тамбовский мужик передразнил: — Всю жизнь так…
— Как же это — забрать землю? Она деньги стоит.
— Ишь ты, хворый, а про денежку заговорил.
— Не жадный я до денег. А зачем людей обижать?
— Земля — это самое что ни на есть дорогое под небом, потому на нее цены быть не должно, нету ей — цены.
— Как же это — нету! За нее платят, арендуют. Земля — кормилица. А вы — возьмете. Обидно человеку, больно.
— Детенка от груди отнимают — ему тоже больно, — посмеялся Терентий. — Обидно ему, а делать это надо. Ты свою боль углядел, а вот чужую… Хо, белый хлебушек небось ел, баранинку, а я вот вырос на черном хлебе да на грибах. Вы об нас, таких, не думали, вот мы сами об себе… Из ваших тоже есть, какие головой соображают. Под Чертково тридцать девятый и сорок четвертый полки отказались биться с большевиками.
Никто и никогда не говорил Игнату обидных слов, не спрашивал о земле, не упрекал в том, что он богаче другого. Завидовали, просили о чем-то, заискивали и побаивались, но чтоб вот так… «Зло на мне вымещает. Лежу я и никуда не могу деться, вот он… Горлохват. Из тех, что митинговать умеют».
— Власть возьмете… Поравняете всех… Как же это — жить, землю пахать без хозяина?
— Хозяин — народ. Пора знать, за что деремся.
— Вот и будет сплошной разор…
— Может, и будет, пока таким, как ты, в башку не втолкуем. Ну, а если полезете со своими саблями — чубы оборвем.
Игнат пожалел, что в разговор ввязался. Помалкивать бы да выслушивать диковинные выдумки тамбовского мужика. Каких чудаков в жизни не бывает. А вот этот какой? Мирный вроде, а вот обозлится и для потехи в полночь чиркнет спичкой — и схватится сарай полымем. Но хотелось знать доподлинно, чего хотят эти люди, большевики, и почему пошли за ними другие. Не шуточное ведь дело — вся страна под ружье встала. Хотя и не верилось во все то, что говорил Терентий. А может, он что-то недопонял, напутал. Не бывает такого, чтоб ни за что ни про что, понапрасну или ради словца красного, они кровь проливали. Не иначе как разговор про свободу и равенство — приманка. А когда белые поистреплются, генералов и офицерьев лишатся — с ними легче совладать и встать над ними.
