В канун бабьего лета | страница 18
С утра до вечера терпеливо вышагивал Демочка по степи с сумкою через плечо и длинным арапником. Хлестал парнишку дождь, раскалывался над его головой гром, палило знойное, удушливое солнце. Попервости в грозу плакал, молился, прося у бога защиты, зарывался в страхе в копну, а потом пообвык, притерпелся: надо — во флигеле в каждом углу притаилась нужда, не совладать с нею одному отцу — главе большого семейства. Демочка — старший сын.
— А я чуял, что мне нынче подарок будет, — сказал Демочка, поглядев на пирожки и пряники.
— Это как же? На картах гадал?
— Нет. Я не умею. На заре сон хороший видал. — Счастьем светилось загорелое лицо Демочки.
— Не страшно тебе одному?
— Я людей боюсь… злых. На днях один напужал крепко. Вылез из-под куста — с бородою, а сам молодой. Есть попросил. Отдал я ему свои пышки. А он пригрозил мне, чтоб молчал. И наган показал.
— Это дезертир. Не захотел воевать, с фронту убег. Какой-нибудь малодушный или из мужиков.
Уезжая, Игнат спросил, будто между делом:
— Соседку свою нынче видал?
— Любаву? — Демочка лукаво улыбнулся. — Видал, корову выгоняла.
— Ну и что она… как?
— Ничего. Ловкая. Красивая. В хуторе такой не сыскать.
— А ты чего ж, Демьян, в гости к нам ходил, а ни разу не сказал, что соседка у тебя есть, девка пригожая?..
— Не смел я.
— Почему?
— Маменька говорила папеньке, мол, Любаву бы засватать… Игнату нашему… А папанька посмеялся: бедная она, не годится в жены Игнату.
— Хе-хе… Гляди да и родней твоей скоро станет. А что люди на хуторе говорят? — Игнат ловко прыгнул в седло.
Демочка опустил голову, носком ботинка поковырял землю.
— Слыхал я, одна тетенька говорила, что у вас дети будут красивые — чернявые и высокие.
— Ха-ха… Ишь какие досужие, все наперед знают. А тебе она нравится?
— Она — добрая.
— Пряниками задаривает?
— Не. Читать научила. А теперь книжки дает.
— Какие же?
— Сказки. Вот. — Демочка выдернул из сумки замусоленную книжку. — Про Людмилу и Руслана. Складная такая книжка.
— А-а… Нравятся Любаве выдумки разные.
Теперь Игнат не мог оставаться дома, валяться в постели, и потом вышагивать по саду или слоняться возле станичных лавчонок. Он спозаранок седлал коня и скакал в степь — с бугра виден хутор Дубовой и ее, Любавин, флигель под камышовой крышей.
Косил Игнат траву или скородил подсолнухи на своем поле — да все на солнышко поглядывал, когда же оно начнет притухать, когда же закровенеют верхушки тополей на хуторе?
В один из таких вечеров, под дубом, Игнат похвастал перед Любавою: