— Какую, братка? — спросил Демочка, и загорелись, заблестели его виновато-добрые голубые глаза.
— Вот эту… про юнкера и его разлюбезную, про шашку с позолотою… Жалобная, но душевная.
Демочка, невысокого роста, в стареньких штанишках, в застиранной рубахе с засученными рукавами, становился лицом к реке и пел. Старался угодить брату. Правой растопыренной ладонью он прикрывал залатанный бок рубахи. Звенел, порхал ласточкой над степью еще не окрепший Демочкин голос.
В песне рассказывалось о несчастной любви казачки и приехавшего погостить в станицу красивого юнкера. Трагически закончилась короткая и пылкая любовь. И стала забываться в станице та давняя, нашумевшая и погаснувшая любовь. И не видно на берегу следов возлюбленных. «Была полая вода, следы замывала…»
— А ну-ка, эту… про вольность казачью, — довольно улыбаясь, просил Игнат. — Дед наш ее мурлыкает. «Мы в Воронеже служили, ни о чем мы не тужили…»
Запевал парнишка баритоном, размеренно, по-взрослому важно, морщиня лоб. Но в конце коленца переходил на тенор, и оттого, что ему становилось трудно, он размахивал кулаками, как бы помогая вытянуть песню, боясь сорваться, и забывал прикрывать ладонью залатанное место рубахи.
Игнат лежал, покусывая травяную былку, глядел на проплывающие облачка. Демочка пел, тряся головой, сжимая кулаки. Трепыхались его белесые, опаленные солнцем волосы.
Покидает Игнат в охотку с косилки, покопнит, походит за плугом и потом, утомленный, раскинется на пахучем сене, глядит в небо и думает про то, что вот, должно быть, скоро возьмет он в дом красивую и ласковую жену. Будет она стряпать, прихотям его потакать, глядеть на него, мужа и хозяина, покорно, с нескрываемым восхищением и надеждою. И это поднимало его в собственных глазах, вызывало желание развернуться в полную недюжинную силу наследника и хозяина. Игнат постарался бы… Да вот не мог он представить такою Любаву. Строптивая, непокладистая и какая-то непонятная.
— Ты за какие деньги обувку купил? — Глядя на новенькие зашнурованные башмаки, спросил Игнат Демочку.
— Заработал, — Демочка опустил голову, сознаться стыдился. — Я травку собираю… — Он пошевелил пальцами, глядя в землю, будто выискивая что-то. — И бабке Аграфене отдаю, а она лекарства делает.
— А-а… — протянул Игнат. — Время даром не проводишь. Хорошо. — Жалко ему было бедного братишку: сметливый, знает всех птиц, степных тварей, названья всем цветам и травам, ловко на коне скачет. А вот не удалась жизнь. Скоро и за девками ухаживать начнет. Надо бы приставить его к какому-нибудь ремеслу. На мельницу бы к мирошнику… А то, поди, будут его всю жизнь величать Демочкой. Бывает, в детстве как бы из жалости назовут бедного и робкого парнишонка ласково: Артема — Темочкой, Михаила — Михеяткой… Вымахает этот парнишонок в плечистого детинушку, женится, обзаведется кучей детей, а его по-старому зовут ласково и жалостно — положеньем не вышел, в люди не выбился.
