В канун бабьего лета | страница 116
По вечерам опять зазвенели песни на середине хутора, скликая парней и девчат хриплой музыкой, завертелась карусель. Расчесывая бороды, выползли на свет божий старики, плечи расправили. Стряхнули с плеч пыль дальних дорог присмиревшие есаулы и сотники — все те, кого Назарьев редко встречал да и забывать начал.
Как-то вечером на подворье Шутовых вспыхнул высокий костер — старый Шутов, долгие месяцы пролежавший в гробу, накрывшись шубою, выпростал ноги, отпихнул сиделку — Жору Чуваева, облил гроб керосином и под крик и хохот дружков поджег его.
Будто по петляющей, изъеденной рытвинами дороге разношерстным, разноголосым обозом громыхала жизнь мимо Игнатова подворья.
От соседей и Пелагеи узнавал Назарьев, про что говорили на лекциях, о чем митинговали у Совета. Отрешенно и как о чем-то далеком и стороннем слышал от жены, что в клубе была «переживательная» постановка «Ночь перед судом», что ребятишки читали стихи «Молот и винтовка», и как потом парни и девчата поднялись и запели «Интернационал». Как о чужом выслушивал Игнат новость о Демочке — парнишка ходит на занятия в ликбез и что в «Неделю пахаря» со своим погонычем поднял зяби больше всех, и за это ему дали красный флажок. «Не работают, а балуются на земле», — досадовал Игнат. Изредка он проходил мимо Совета, и рябило в глазах от плакатов «Долой трехполье», «С поздним паром промаешься даром»…
Как-то из интересу заглянул Назарьев в хуторской клуб, что разместился в бывшей атаманской управе и в каком нередко светились окна до полночи. Народу было полно: сидели на полу, на широких подоконниках. У входа топтался Жора Чуваев.
— Дяденька, пусти, — просился он.
Игнат прислонился к косяку двери. Свои хуторские ребята постановку делали. И — Демочка с ними. Везде пастушонок поспеть хочет.
Казарочкина братишку — узнал его Игнат по сутулой спине — одели в черный костюм, сапоги хромовые — поди, первый раз в жизни так вырядился. Жениха он представлял, Урожая, что сватался за Пшеницу — молодую светловолосую девчушку. Раскланивался перед нею жених да все слова ласковые говорил, как ладно будут они жить-поживать. А сваты: Подсолнух — Демочка, на голове которого желтели лепестки, Кукуруза — тонюсенькая девчонка в длинном зеленом платье. За ними — мелкота всякая: картошка, капуста, морковка — ребятишки-школьники в зеленых и красных одеждах. Подсолнух под тихие переборы гармоники выхвалялся: