Затем мне довелось пройти сквозь близкое знакомство с магией, оккультизмом, с франкмасонством, с теософией и, наконец, в 1905 году встретиться с Рудольфом Штейнером, человеком, которому я обязан больше, чем кому-либо, познанием самого себя.
Интерес к оккультному познанию был настолько велик, что совершенно отвлек меня от русских событий 1905 года и удержал меня вдали от России. Первую русскую Революцию я увидал в том преображении, которое выразилось в моем стихотворении “Ангел Мщенья”, осуществившемся воочью только теперь»[401].
В другой Автобиографии [ «по семилетьям»] об этом же: «4-е семилетье: ГОДЫ СТРАНСТВИЙ (1898–1905). Отсюда пути ведут меня на запад – в Париж, на много лет, – учиться: художественной форме – у Франции, чувству красок – у Парижа, логике – у готических соборов, средневековой латыни – у Гастона Париса *(Парис Гастон (1839–1903) – французский филолог-медиевист), строю мысли – у Бергсона, скептицизму – у Анатоля Франса, прозе – у Флобера, стиху – у Готье и Эредиа. В эти годы – я только впитывающая губка, я весь – глаза, весь – уши. Странствую по странам, музеям, библиотекам: Рим, Испания, Балеары, Корсика, Сардиния, Андорра. Лувр, Прадо, Ватикан, Уффици. Национальная библиотека. Кроме техники слова, овладеваю техникой кисти и карандаша. 5-е семилетье: БЛУЖДАНИЯ (1905–1912). Этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера.»[402]
Итак, М. Волошин прибыл в Париж с намерением изучить его, чтобы потом отправиться учиться в Индию и Китай. Но поэт настолько был захвачен атмосферой Парижа, что «долгие годы оставался для современников французом, парнасцем, отделенным своей “французскостью” от будней русской словесности. Эта “плененность” буквально отзовется строкой одного из стихотворений (“Парижа я люблю осенний строгий плен.”, а позже – как это часто бывает у Волошина – станет символом, философемой, обозначающей отношения поэта и бытия»[403].
И именно в Париже состоится знаменательная встреча Волошина с Хамбо-ламой Агваном Доржиевым. Вероятно, этой встречи не было бы, если бы не тогдашнее парижское окружение поэта, уже знакомое с буддизмом. Об увлечении буддизмом творческой интеллигенции Парижа и Петербурга следует сказать отдельно.
Говоря об адептах буддизма в Петербурге, А. И. Андреев подчеркивает, что это были главным образом «представители высшего света и либеральной интеллигенции. Это были своего рода богоискатели, отвергшие ортодоксальное христианство и искавшие новую веру в религиозно-философских учениях Древней Индии и Тибета, таких как веданта и буддизм»
